Однажды в Челябинске. Книга вторая

– Лучше, чем гробовщик, не правда ли? Не переживайте так, мужики. Сейчас мы вместе со всем разберемся, – Илья огляделся по сторонам, не отпуская рук от Глеба.

– Слушай, мы… – пытался объясниться теперь уже Виталя, понимая масштаб проблемы.

– Мне все ясно, – опытный адвокат уже прочитал всю ситуацию без лишних пояснений.

– Остается одно – ствол уволок тот, который Андрей, – рассуждал капитан. – Надо же, жертвой прикинулся, науськал нас, паршивец. Поймаю засранца. Вероятно, он и стрелял.

– Слышь, молодой! – Илья позвал Виталика. – Там в траве не твой ствол? – Илья соображал в тысячу раз быстрее полицейских.

Стажер незамедлительно кинулся в указанном направлении, схватил свой пистолет и проверил магазин.

– Всего одной пули не хватает, – сказал Виталя. Ее сейчас как раз достают из ноги Руслана. – Ты постарался, говнюк! – он обратился к Глебу.

– Кто тогда стрелял?! – спросил капитан.

– Кто-то другой, – ответил Виталий.

Илюха усмехнулся:

– Вы поразительно догадливы, господа полицейские, – на него сию же минуту обрушились подозрительные взгляды. Илья отреагировал. – Можете меня обыскать. А если вы считаете, что я действительно способен выстрелить в пацана, а потом пытаться его спасти, то вы глубоко заблуждаетесь. Да и выстрел мы услышали все втроем, если только меня не клонировали.

– Благодарим вас за содействие, – выцедил сквозь зубы Барзило, взявший на заметку мысль о необходимости обыскать каждый сантиметр в округе.

Глеб не мог им сообщить ничего дельного, поскольку сам не понимал, как схлопотал пулю.

За деревьями послышался вой кареты скорой помощи. Стажер метнулся, чтобы подать сигнал медикам.

– Все равно этот Андрей причастен, – сложил руки на груди капитан.

– Кто же тогда вызвал скорую? Точно не вы, – заметил Илья.

Андрюха в свое время не показался Илье совсем уж пропащим пацаном – скорее, отчаянным. Однако в голове адвоката складывалась неутешительная картинка всех событий, в которых замешан Андрей. С некоторой долей вероятности он мог разобраться с Глебом, который его терроризировал. Илья впервые в жизни хотел ошибиться: он верил в то, что пацан последовал совету адвоката-семьянина. На первый взгляд ранение Глеба напоминает именно пулевое, а не ножевое – вряд ли травмат, что был у Андрея, способен на такой урон. Если менты свой ствол прошляпили и уверены, что никто здесь из него не стрелял, ситуация становится запутаннее. Ну что за проклятая ночь?

– Что, он сам в себя выстрелил? – предположил Илья.

Барзило, сложив руки на груди, сурово произнес:

– Разберемся.

На полянке показались фельдшеры неотложки.

История тридцать седьмая. «Пистолет, бита и мостик»

Добраться до дома стало той еще нелегкой задачкой, но Михаил Григорьевич зарядился годовым запасом целеустремленности, поэтому обратная дорога далась ему просто. Дома он ожидал увидеть жену и сына – даже если все спят, он планировал разбудить домочадцев и крепко их обнять. В кой-то веке объявился дома трезвый (почти) и с кристально чистыми помыслами, что стало бы началом новой жизни.

Однако случилось на манер «ожидание – реальность»: дома никого. Пошарпанные стены, скрипучие засаленные двери, местами прогнивший пол, прохудившиеся оконные рамы – ничто не внушает оптимизма. Глава семейства решил подождать. Он пообещал себе, что в лепешку разобьется, но не допустит плачевного исхода для жены и единственного ребенка. Вскоре вспомнил, что жена сегодня в ночную: сначала на автовокзале до самого позднего автобуса, а после уборщицей в офисном центре. Долги нужно отдавать, а уже потом кормиться. Сын сейчас наверняка на скупке – зловещее место, считал папаша. «Да уж, – подумал он. – Можно ли назвать такое нормальной работой? Хотя… кто бы говорил…»

Уставший слесарь подошел к раковине, чтобы налить себе воды в стакан, как обратил внимание на лежащие в мусорной корзине обрывки слегка пожелтевшей бумаги, на которых виднеется почерк сына. Михаил Григорьевич достал их из мусора и уселся за круглый кухонный стол с липкой клеенкой вместо скатерти, взял зажатую между пепельницей и сахарницей пачку сигарет, закурил. Положив перед собой четыре ровно разорванных и исписанных с обеих сторон кусочка альбомного листа, он поначалу думал, что не обнаружит в них ничего особенного – наверняка сынок писал что-нибудь по учебе. Но первые же слова говорили об обратном: