Однажды в Голливуде

Режиссер говорит со скоростью гоночного автомобиля, актер едва поспевает за его словами. Рик нервничает, и впервые за день дает о себе знать его едва заметное заикание.

— Ну, ну, с-спасибо, С-С-Сэм, я это ценю. — Затем, наконец оседлав предложение: — Это хорошая роль.

— Ты уже познакомился с Джимом Стейси, главным актером? — спрашивает Уонамейкер, имея в виду исполнителя роли Джонни Лансера.

— Пока н-н-нет, — заикается Рик.

«Он что, блядь, заикается, что ли?» — думает Сэм.

— Вы, парни, вместе в кадре — это будет огонь, — говорит Сэм.

— Ну... — Рик ищет подходящие слова, затем сдается и просто говорит: — Звучит здорово.

— Только между нами: телесеть выбрала на главные роли Джима и Уэйна, — говорит Уонамейкер заговорщицки, хотя Соня и Ребекка слышат каждое слово. Уэйн — это вторая звезда, Уэйн Мондер, исполнитель роли выросшего в Бостоне Скотта Лансера. — И это хороший вариант. Но все же — их выбрала телесеть. А тебя выбрал я. В основном потому, что могу вообразить мужскую магию в кадре между тобой и Стейси. И я хочу, чтобы ты выжал из этой магии все возможное.

Сэм наклоняется к Рику, перед носом сидящего в кресле актера туда-сюда болтается огромный золотой медальон со знаком зодиака (Близнецы), висящий на шее режиссера.

— Это не значит, что я не требую от тебя профессионализма. Но ты бывалый. И я хочу, чтобы ты, — указывает пальцем на Рика, — помог мне вытащить все, что нужно, из него, — большим пальцем указывает через плечо, на Стейси где-то за пределами гримерки. — Когда вас обоих нарядят, я хочу, чтобы ты, — снова пальцем на Рика, — как бы исподтишка начал мериться с ним членами, — размахивает руками, словно пытаясь изобразить для Рика сцену. — Представь себе бой между гориллой и медведем-кадьяком.

— Ну... Сэм... это та еще сцена, — посмеивается

Рик.

— Я знаю.

— И кто из них я, горилла или медведь?

— А у кого член больше?

— Ну, — размышляет Далтон, — пожалуй, что у гориллы.

— Ты когда-нибудь видел полностью эрегированный член медведя-кадьяка? — с вызовом спрашивает Уонамейкер.

— Боюсь, что нет, — признается Далтон.

— Тогда не торопись с выводами. — Далее Уонамейкер наставляет: — Когда вы вдвоем будете в кадре, я хочу, чтоб ты провоцировал его. Как думаешь, справишься?

— В каком смысле «провоцировал»?

— Провоцировал, — повторяет Уонамейкер. — Задирай медведя, разозли его. Провоцируй так, словно пытаешься убедить продюсеров телесети уволить Стейси и переснять пилот с тобой в роли Джонни Лансера. Если так и сделаешь, окажешь услугу и ему лично, и всему проекту в целом. Не говоря уже о великом актерском подвиге!

Уонамейкер взглядом находит в отражении Соню, сидящую в кресле с «Честерфилдом». Не поворачивается к ней, говорит с отражением:

— Соня, во-первых, я хочу, чтобы у Калеба были усы. Большие, длинные, висячие, как у Сапаты.

«Ну зашибись», — думает Рик. Он ненавидит искусственные бороды и усы. Это как играть с гусеницей, приклеенной к губе, или с бобром — ко всему лицу. Не говоря уже о гримировальном лаке, при помощи которого все это добро лепят на морду.

На словах про «усы Сапаты» режиссер разражается хохотом и говорит Рику:

— И уж поверь мне, когда Стейси увидит чертовы усы, он позеленеет от зависти! Мы оба хотели, чтобы у Джонни Лансера были усы, — объясняет режиссер. — Я сообщил продюсерам, что нам нужна растительность на лице, чтобы осовременить жанр. Ну, как делают итальянцы в Европе.

Рик морщится. Но Уонамейкер слишком увлечен собственным рассказом и не замечает реакции актера.

— Ну, CBS сказали, что, мол, перебьетесь. Так приспичило кому-то приклеить усы — приклейте злодею. И этот злодей — ты, Рик, — скалясь, говорит Сэм.

Рик не фанат фальшивых усов, но при таком раскладе — усы хотел главный актер, а их отдали ему? Совсем другой разговор.

— Значит, Стейси хотел усы? — уточняет он.

— Да.

— А он не расстроится?

— Шутишь? Да он озвереет на хер! Но он знает: так решили продюсеры. Так что вся эта возня лишь добавит подтекста в противостояние между вами. Ребекка, детка, — говорит он, обернувшись к художнице по костюмам, — я хочу, чтобы персонаж Рика, Калеб, выглядел другим. Я не хочу, чтобы его одевали, как одевают звезд «Бонанцы» или «Большой долины» последние десять лет. Хочу, чтобы костюм отражал дух времени — никаких анахронизмов. Но что общего между 1969-м и 1889-м? Хочу такой костюм, в котором он прямо сегодня мог бы зайти в «Лондон Фог»[26] и выглядеть как самый модный парень на деревне.

Явно разбирающаяся в контркультуре художница по костюмам говорит режиссеру то, что он хочет услышать:

— У нас есть пиджак Кастера, с бахромой во весь рукав. Он желтоватый, но выкрашу его в темно-коричневый — и хоть сегодня в нем на Сансет.

Именно это и нужно Уонамейкеру. Он гладит ее по щеке пальцем.

— Ты ж моя хорошая.

Ребекка улыбается, и тут Рик понимает: Сэм и Ребекка явно трахаются.

Уонамейкер оборачивается к Рику.

— Теперь про прическу, Рик.

— А что с ней не так? — словно бы защищаясь, спрашивает Рик.