Однажды в Голливуде

Вся дневная аудитория «Брюина» хохочет от души. «Вау! Приятно», — думает она. Даже оборачивается посмотреть на улыбки на их лицах. Если бы она могла, лично бы пожала им всем руки и поблагодарила каждого. Когда она снова поворачивается к экрану, на прелестном личике — довольная улыбка до ушей. «Правильно я зашла», — думает она. Расстегивает белые сапожки гоу-гоу, высвобождает голые ноги, забрасывает на спинку кресла перед собой и откидывается, чтобы насладиться сеансом.

Глава пятнадцатая «Ты прирожденный Эдмунд»

Актер Рик Далтон в костюме Калеба Декото и режиссер Сэм Уонамейкер сидят на складных стульях на площадке «Лансера» и обсуждают героя Далтона.

— Я хочу, чтобы ты представил себе гремучую змею, — говорит Сэм. — По-моему, твое тотемное животное — гремучая змея.

Обычно режиссеры телесериалов так заняты графиком, что не успевают побеседовать о духовных животных. Но Сэм — из серьезных режиссеров в духе британского театра. И раз его настолько воодушевляет талант Рика, то Рик, пожалуй, не против отвечать в том же духе.

— Какое совпадение, — врет он. — Я как раз подыскивал для Калеба тотемное животное.

— Ну, бери змею, не ошибешься, — говорит Сэм, потом показывает на звезду «Лансера» Джима Стейси, который сидит на другом конце площадки с Труди Фрейзер на коленях — маленькой актрисой, играющей Мирабеллу Лансер. — А его представляй себе мангустом. Это дуэль. Сегодня снимем сцену с вами двумя. И я хочу, чтобы все было в глазах.

«Чтобы все было в глазах? Это еще какого хрена значит?» — думает Рик. И поэтому задумчиво повторяет вслух:

— Чтобы все было в глазах.

— Помнишь, как я раньше говорил об «Ангелах Ада»? — напоминает Сэм.

Рик кивает.

— Представь себе, что ты на здоровенном чоппере, — Сэм снова показывает на Стейси в его красной рубашке с оборками, стоящего на другом конце площадки, — а этот парень хочет вступить в твою банду.

И ты устроишь ему точно такое же испытание, какое устраивает главарь Ангелов Ада.

— Понимаю, — говорит Рик. — То есть лошади — почти как мотоциклы?

— Так и есть, — соглашается Сэм. — Мотоциклы своего времени.

— Ясно, — кивает Рик.

— И твоя банда — это банда байкеров.

— Ясно, — кивая.

— И они захватили этот городок точно так же, как мотобанда захватывает городок и запугивает всех до усрачки, — говорит Сэм.

Хоть Джим Стейси сидит далеко и слышать их не может, Рик придвигается к Сэму поближе и доверительно спрашивает:

— А Стейси правда хотел усы?

Сэм со смехом отвечает:

— Уж можешь поверить, словами не пересказать, как я сражался из-за этих чертовых усов. Он так хотел, чтобы у Джонни Мадрида были усы. Для него они и являлись персонажем. Понимаешь, Стейси, как и Мадрид, — бунтарь. Но не какой-нибудь мрачный бунтарь в духе Актерской студии. А бунтарь в стиле «рано или поздно он точно сядет», — подстрекает Сэм. — И да, конечно же, он хочет сняться в этом сериале. Но не хочет быть как Даг Макклёр или Майкл Лэнд он. А усы его отличают. И вдруг CBS похерили всю его задумку с усами.

Рик ненавидит ебучую мохнатую гусеницу, прилипшую к лицу. Но, признаться, из-за того, как жаждет усов Стейси, Рик радуется им все больше и больше.

— Кстати, о фальшивых усах, — продолжает Сэм. — В последний раз сам я носил фальшивые усы на театральных подмостках, в «Лире» — с Оливье. И каждый вечер после сцены грозы он выходил промокший до нитки от дождя и пота. Потом смотрел на меня — а я играл герцога Корнуэльского... — Вдруг, словно в припадке вдохновения: — Рик, дорогой мой мальчик, а ты когда-нибудь играл Шекспира?

Рик сперва смеется, потом понимает: «Охренетъ, да он не шутит».

— Я? — переспрашивает Рик.

— Да.

«А что, похоже, будто я, блядь, играл Шекспира?»

— Нет, — говорит Рик, — я мало работал в театре.

— Ну, по-моему, ты прирожденный Эдмунд.

— Эд... Эдмунд? — переспрашивает Рик.

— Бастард Глостера, — напоминает Сэм. — Бастард, что всю жизнь прожил с ненавистью в сердце.

Любого персонажа с ненавистью в сердце можно назвать персонажем, которого прирожден играть Рик.

— Ну, такое я умею, — без ложной скромности говорит Рик.

— Он живет с ненавистью, потому что его обошел вниманием отец.

— Понятно.

— Из тебя бы вышел убийственный Эдмунд, — объявляет Сэм.

«Правда, что ли?» — думает Рик.

— Ну, спасибо, — говорит Рик. — Я польщен.

Рик даже прочитать Шекспира не может, куда уж там сказать из него реплику и уж тем более понять ее.

— И для меня была бы честь поставить спектакль с тобой, — заявляет Сэм. Рик, чуть ли не зардевшись, повторяет:

— Ну, я снова польщен.

Сэм начинает фантазировать:

— Я хочу сказать, мы вполне можем сыграть вместе. Думаю, пришла та пора, когда я достаточно поседел для Лира.

Рик искренне признается:

— Ну, мне бы сперва наверстать в чтении. Если честно, я мало что читал у Шекспира.

«Го есть вообще ни хрена», — думает Рик.