Однажды в Лопушках (СИ)

— А вы… — Верещагина поспешно отерла слезы и даже попыталась улыбнуться, потом, верно, вспомнила, что улыбка не очень положение спасет, и вздохнула.

— Д’харэ, — сказал человек. — На половину. Когда-то моя мать встретила человека, которого сочла достойным, чтобы разделить с ним ложе. А когда появился я, она решила, что так тому и быть, ибо, волею Богини, дети у д’харэ случаются редко.

Васятка секиру поглаживал нежно. И мечтательное выражение его лица настораживало.

Не хватало, чтобы ему в голову какая-то глупость взбрела!

— Но кровь мира яви мешала мне. Там, под Холмами, все немного иное. И я не смог принять тот мир, как и он не принял меня. Тогда мать моя отправила меня к отцу.

— Бестужеву? — уточнила я зачем-то, хотя, казалось бы, какая разница?

Человек склонил голову.

Странно все-таки. Он и вправду совсем-совсем не отличим от человека. Разве что черты лица кажутся несколько резковатыми. И разрез глаз неправильный. Да и сами глаза черные, без разделения на зрачок и радужку. Пугает.

— Мой отец готов был признать меня по законам людей. И, если я пожелаю, признает.

— Но ты не желаешь?

— Не желал. До недавнего времени. Мне довольно было служить. Но…

— Что-то изменилось? — спросила Линка, почему-то покосившись на Верещагину. А та всхлипнула и обняла себя.

— Изменилось. И я говорил с отцом. Он позволит мне жить своим домом.

Наверное, это важно.

И… и все равно он на Николая не похож, хотя приходится ему… да, дядькой. Странно-то как… хотя вполне вписывается в то, что происходит.

— Только построив свой дом, мужчина может взыскивать расположения женщины, — сказал он, не сводя взгляда с Верещагиной.

А та зарделась.

Так запунцовела, что мне прямо неудобно стало рядом сидеть. И Линка закашлялась. А потом деловито поинтересовалась:

— И все-таки что там, с историей?

— С историей? — он улыбнулся. — Ничего… но неправильно называть детей Дану нелюдьми. Все-таки человеческого в них осталось куда больше, чем они сами желают признать. И я это вижу. Теперь.

— Раньше не видел? — уточнил Васятка.

— Нет. Но права та, которой дозволено говорить с Держащей копья. Кто-то ушел под холмы, кто-то решил, что земли-за-морем годны, чтобы найти новый дом там. Те, кто ушел вниз, берегли кровь, не смешивая её с кровью иных народов. Им казалось, что так они сохранят благословение великой Матери, но…

— Не получилось?

— Средь д’харэ давно не рождались те, кто способен слышать. Они не утратили силы, которую столь бережно хранили, но и новой не обрели.

— Они?

— Я решил, что все же я скорее человек, нежели д’харэ, — спокойно ответил Игнат. — Те, кто ушел за море, смешали свою кровь с кровью живущих там. И стали частью нового мира, однако притом утратили память о корнях своих.

Он замолчал.

Ксюха же вздохнула и поглядела на дверь. Кого она ждет? Хотя… догадываюсь. И не скажу, что догадка мне по вкусу.

— Храм был построен в незапамятные времена. И не столько храмом он был, сколько убежищем в мире новом, незнакомом. Ибо путь к нему был тяжек, и из сотен кораблей, что отошли от Зеленых холмов, уцелела едва ли третья часть.

— Откуда ты знаешь?

— Кровь моего отца несла ту память. Возможно, кто-то из предков его принадлежал к детям Дану, что, собственно, и сделало возможным само мое появление на свет, — спокойно ответил тот, кто не был человеком, но и не являлся д’харэ. — В архивах же рода многое можно отыскать. В них сохранились и баллады, написанные на старом языке. Точнее, переписанные, причем человеком, который язык этот знал. И почти не допускал ошибок. В этих балладах повествовалось о тяжком пути. О штормах. Фоморах, не желавших упускать добычу. Еще о новых землях, которые сперва показались безлюдными, но вскоре дети Дану поняли, что это не так. О войнах, горевших в незапамятные времена. О многом. Я отправил списки этих баллад матери. И она поднесла их Благой госпоже, дабы та включила историю в книгу памяти Дану. Правда, как пример утраченной силы. Им не понять, что, поделившись кровью, дети Дану получили взамен немало.

Что-то я совсем перестала понимать.

Но слушаю.

Сказки слушать легко. Отвлекают от реальности, которая далеко не так проста, как эти истории.

— Дети Дану заключили мир. И помогли Госпоже обрести новое место силы. Потом прошли годы, многое забылось. Еще больше было утрачено безвозвратно, но храм…

— Остался, — тихо произнесла Линка. — Мама приводила меня туда. Давно. Но я тоже забыла об этом, а когда оказалась внутри, то вспомнила. Мама тоже рассказывала… истории. А еще, что именно здесь я могу выбрать путь. Только выбора, если подумать, особо и нет.

Д’харэ смотрел на неё молча.

И Линка дернула плечом.

— Там, наверху, тоже алтарь… в какой-то момент все смешалось, и в древний храм мы спускаемся только по особым случаям. Он спит. Правда, теперь… не уверена, что получится сохранить его покой.

— Господин…

— Почему ты не называешь его отцом? — перебила Верещагина, нахмурившись. И глаза её нехорошо блеснули. Я даже отодвинулась. На всякий случай. Теперь она злится, так мало ли, вдруг да о секире вспомнит.