Однажды в Лопушках

— Тихо, — велел Важен и упал на пол, Васятку придавивши. Тот хотел было возмутиться, но услышал вдруг шаги. И застыл сам.

Не дурак.

Человек прошелся по пещере, чтобы остановиться рядом с дядькой Святогором. И пнул его. Вот скотина!

— Что, командир, свиделись? — спросил он, наклоняясь. — Для тебя нехорош был…

…что-то изменилось.

Сперва стало вдруг мокро-мокро, и даже тот нехороший человек — а пленных пинать неблагородно — чихнул. И проворчал… в общем, слова Васятка запомнил.

На будущее.

Главное, при мамке не сказать ненароком. Она, чуялось, не одобрила бы.

Только подумал, как от мокроты стало вдруг жарко. И жар этот до самых до печенок пробил. Небось, и в бане-то так не парило! Васятка рот раскрыл и задышал, силясь с жаром управиться.

Заворчал тот, который лежал на Васятке.

Заворчал и… шерстью покрылся.

Вовсе облик сменил. Васятка хотел удивиться, да не успел, потому как с пола взметнулась темная фигура. Захрипел охранник, а Васятку прижали к теплому боку.

— Тише…

Хрип стих.

И…

— Дядька Святогор! — пискнул Васятка, кинувшись к огромному зверю. — Вы проснулись…

— Выходит, — зверь тряхнул гривой. — Проснулся. Что тут… мать вашу… происходит.

И еще добавил пару слов из тех, которые Васятка запомнил. На будущее, само собою.

Глава 52 Где потерянное находится

Не стой, где попало, а то опять попадет.

Мудрое наставление

Я очнулась на берегу бочага. Точнее, того, что от этого бочага осталось. И вовсе он не бездонный. Так, будто чаша в земле. На дне чаши осталась темная лужица, но все одно не такая темная, как была. Просто вода.

Просто…

Я перевела взгляд на руку, в которой лежало каменное сердце. Какое оно… яркое. И стучит-стучит… громко так стучит. Просто оглушает. Зачем? Успокойся.

Я погладила камень.

Так-то лучше.

И обернулась.

— Теперь… все? — спросила я, глядя на… на человека он походил весьма отдаленно.

Кто сказал, что тьма страшна?

Она красива.

Она… она многоцветна. У черного сто тысяч оттенков, и каждый — особенный. И теперь я разглядывала черное-черное пламя, что объяло человека, развернувшись за спиной его парой крыл.

— Это… ты?

— Я.

— А я… я тоже так выгляжу?

Мне отчаянно захотелось прикоснуться что к крыльям его, что ко тьме. И я протянула руку. Его тьма отпрянула, но потом сама потянулась. А моя навстречу. И, наверное, это тоже странно, смотреть, как две тьмы замерли, не рискуя коснуться друг друга.

Приглядываясь.

Прислушиваясь.

И все-таки…

— Ты красива. Я всегда знал, что ты красива.

Наверное, это должно льстить, но здесь и сейчас я… я чувствую себя совершенно иной. А еще знаю, что он говорит правду. Тьма, она не способна лгать.

— Всегда?

— А ты меня совсем не помнишь?

Я покачала головой. Если тьма говорит правду, то и мне не стоит лгать.

— Я увидел тебя там, в университете. Ты шла. С книгами. Книг было много, и стопка все время норовила развалиться. Я мог бы помочь. Но смотрел. Извини.

За что?

— И потом… я все собирался подойти, но как-то… не знаю.

Тьма дрожит.

Ей неудобно. И все-таки прикосновение. Это… странно. Более чем странно. Нет, я ничего-то не узнала о нем. Ни картин из прошлого. Ни мыслей. Ни эмоций. И все-таки я узнала многое.

Его тьма пела.

И звук был низким. Этот звук заставлял звучать и мою тьму, порождая престранную мелодию, которую я готова была слушать вечно.

— А потом ты уехала.

— Мне пришлось.

— Я бы тебя нашел. Наверное. Позже. Я собирался, но… я нерешительный?

Да. И нет. Он просто… просто именно такой, как нужно. Тьма знает. И я ей верю.

— Знаешь, я пытался понять, почему именно ты. Там ведь хватало девушек.

И будет хватать.

Всегда.

Он наследник Бестужевых. А я… кто я? Незаконнорожденная дочь незаконнорожденного потомка Петра? Это даже не смешно.

Но тьма не соглашается. Она еще не едина, и единой не станет, ибо тьма, в отличие от людей, не способна утратить индивидуальности.

— Но мне нужна была лишь ты… и это тьма.

Хорошее объяснение.

Правильное.

— Она… получается…

— Есть разные теории. Но теории пишут большей частью те, кто мало что понимает в практике, — когда он улыбается, тьма меняет голос. И мне нравится это. И я готова улыбаться в ответ. — На деле отец говорил, что мы сродни оборотням, если встретим того, кто нам предназначен, станем много сильнее.

Тьма соглашается.

Это правильно. Двое всегда сильней одного. А нас не двое, нас четверо. Если и тьму считать.

— Он говорил, что маму выбрала именно она, что… она не совсем, чтобы разумна, но имеет свою волю. И мне это казалось преувеличением, но теперь… — мой некромант раскрыл ладонь, и тьма распустилась на нем черным лотосом. — Теперь я, кажется, начинаю понимать.

Я тоже.

А на моей ладони лежал камень. Этот камень был большим. И угольно-черным. Здесь. В мире тьмы. Но здесь все было в черно-белых тонах, поэтому я не удивилась.

— И что нам делать теперь? — я сжала руку некроманта.

— Возвращаться, — ответил он.

И мы вернулись.