Однажды в Лопушках

— Не принесли же, — примиряюще произнес Беломир. — Оно ж… даже к лучшему получилось. Я вот женюсь.

Трость убралась от плеча, правда, чтобы другим концом ткнуться в ногу.

— Больно! — возмутился Беломир.

— То есть, уродовать себя — не больно, а отцовское поучение — так больно?

— Это смотря какое поучение!

Затрещина получилась… крепкой. И кто там говорил, что старший Бестужев сдал, ослаб и вовсе готов мир покинуть? Не раньше, чем небо на землю падет.

Почему-то мысль эта обрадовала несказанно. Все-таки… отец.

И появился.

Раньше государевых людей появился. И следил за ними, за государевыми, ревностно, а еще родовых юристов послал, чтоб уж точно не обманули царевы люди бедных детишек.

— Так женишься? — внезапно успокоившись, поинтересовался отец.

— Женюсь.

— И на ком?

— На хорошей доброй женщине… — Беломир осекся. — Ну… может, конечно, не очень и доброй… жрица она. Моры.

Отец крякнул, задумался ненадолго, а после расплылся в предовольной улыбке. Этак поневоле заподозришь, что все случившееся — его рук дело.

Или не рук.

— Чудесно… — он потер руками. — Просто чудесно… свадьбу сыграем в Петербурге… надеюсь, понимаешь, что все должно пройти на высочайшем уровне. Надобно приглашения разослать, особенно Его императорскому Величеству…

Беломир закатил глаза.

— Платье тоже… куда это невеста без платья? Белое…

— Она жрица!

— Тогда красное, но чтобы по фасону, ясно!

— Отец!

— Да?

— А может, мы по-тихому…

Вот как-то сомневался Беломир, что его жрица обрадуется этакому пафосу. Да и… не только пафосу. Сплетни пойдут. Слухи. И найдется кому намекнуть невесте, что жених-то с подвохом. А жениху, что и невеста не больно-то хороша, не так и родовита, не знатна, не… в общем, от мыслей подобных заныли зубы.

— Наташка по-тихому, ты по-тихому… потом только и слышишь шепоток за спиной, что… — отец махнул рукой. — Не боись, найду чем заткнуть говорунов. А Его императорское Величество, чай, не откажется посаженным отцом быть.

— Понимаешь… — Беломир замялся. — Я не уверен, что им понравится.

— Кому?

— Калине. И матушке её. А ссориться со жрицами… — он повел плечами.

Отец же призадумался.

— Все одно, — он упрямо головой мотнул. — Может, свадьба и не пышной, но люди должны видеть. Знать.

— Что?

— Что род Бестужевых все еще силен.

— Ага, — Беломир сел и вытянул ноги. — Сильнее некуда… и будет силен, если дурить не вздумаешь.

Трость мелькнула у самого носа, и Беломир перехватил её без труда.

— Не надо, отец. Я не хочу ругаться. Почему-то мы с тобой только и делаем, что воюем. И мы, и Наташка вот. Николай. Может, не в нас дело?

Отец трость забрал, оперся тяжко, вперился взглядом.

— И не надо тут играть в радеющего батюшку да неблагодарных детей. Благодарные мы, но… это наша жизнь. И мы её сами хотим жить, — сказал Беломир, взгляда не отводя. — А тебе просто делом заняться надо.

— Каким же?

— Уж точно не девицам женихов искать. Этим пусть Наташка забавляется. А ты… что я говорю. Потемкиных больше нет, стало быть, коалиция их того и гляди рассыплется.

…и гадать нечего, что сыплется она во многом батюшкиными стараниями.

— Место за государевым плечом свободно… — Беломир выразительно замолчал.

— Не учи рыбу плавать.

— Так плавай! Ты там, мы тут, и жить будем в мире да согласии.

Отец засопел, но после подумавши, верно, что не в чинах его на глупых детей обижаться, рукой махнул да присел рядом.

— Что вообще с Потемкиными будет?

— А что с ними будет? Ничего… Алексашку вон в лечебницу отправили. Императорскую. Но прогноз такой, что навряд ли он оттуда выйдет. За остальными вины особой нет. За кем есть, тот заплатит.

— Но тихо?

— Короне не нужны скандалы.

Так всегда было и будет.

— Некроманта этого… за ним кое-что вскрылось. Так что от суда не уйдет. От казни тоже. И прочие, кто замаран… из местных тоже вот нашелся один. Признался, к слову. И в поджоге. И в эвакуации этой… и в иных делах. Надолго сядет.

Беломир кивнул. Хорошо, если так.

— Ты-то как? — спросил отец тихо.

— Нормально. Давно уже настолько нормально не было.

— Молчал почему?

— Не знаю, — это Беломир сказал вполне искренне. — Сперва… сам понять не мог, что со мною. Потом как-то не удобно было, что ли. И просто… понимал, что дурак, сам вляпался. И выбраться никак было. Так чего уж тут? Только и оставалось отойти. У тебя вон Наташка была. Прости?

— Прощу, что уж с тобой, дураком этаким еще делать.

Беломир осклабился широко.

— Но не думай, что туточки отсидишься… вона, место есть в малом Совете…

— Отец!

— Ты просто подумай. Тебе ж тут тоскливо станет…

Может, со временем и станет, но пока Беломиру хотелось только тишины.

— Что с пареньком делать будем? — задал он вопрос, меняя тему.

— А чего сделаешь? Кровь-то сверим, но больше для порядку… вылитый Сашка. Тоже дурак. Мог бы сказать, упредить… нешто я зверь какой? — вот теперь в голосе отца звучала вполне искренняя обида.

— Нет, но… и развода ты бы не дал. А еще отобрал бы ребенка у матери. Из искренних побуждений. Ведь ты о нем лучше позаботишься. Разрушил бы все, что можно. Так ведь?

Отец склонил голову.

— Теперь-то не полезешь? — уточнил Беломир.

— Постараюсь. Только… все одно признаем.

— Турбины обидятся.