Однажды в мае

Гошек пристально смотрел на парня. И вдруг он необыкновенно живо представил себе собственного сына. Да, да, ведь Ярда Мареш, когда принес дорожную сумку, говорил ему что-то насчет Пепика. Кажется, Пепик сбежал. Будто бесследно исчез. И Гошеку показалось, что кто-то безжалостной рукой грубо стиснул его сердце. «И как я пропустил мимо ушей то, что сказал Ярда?» — рассердился на себя Гошек.

Правда, Ярда принес известие в самую неподходящую минуту, как раз в то время, когда эсэсовский пулемет скосил на мосту «нейтрала» с белым халатом. И все же… Гошеку представилось лицо жены, ее невыносимо укоризненные глаза…

— Ничего этому мальчишке не давайте! — приказал он Бручеку.

— Правильно! — согласился полицейский и жирной чертой зачеркнул одну из фамилий.

Подросток, потеряв надежду получить оружие, покраснел еще больше и сказал по-детски жалобным голосом:

— Между прочим, в сентябре мне исполнится уже шестнадцать… Я учился в школе вместе с вашим Пепиком, пан Гошек!

— Сопляки! — сердито сказал Гошек, не желая показать, что он растроган.

Подросток вздохнул и остался стоять неподалеку от столика Бручека, словно надеясь, что очередь все-таки дойдет и до него.

Встревоженный Гошек схватил за рукав Франту Кроупу и попросил:

— Прими командование на полчасика… Надо бы узнать… насчет моего парня…

Но тут прибежали двое из патруля, который стоял под мостом на другом берегу. Тяжело дыша, они обеспокоенно спросили:

— Гошек, это ты распорядился взорвать мост?

— Я? Что за вздор! — удивился Гошек.

— Там какие-то два парня открыли камеру в мостовой опоре и закладывают взрывчатку!

Такой скверный оборот дела заставил Гошека отложить заботы о сыне. Вместе с патрульными он сел в лодку и под защитой мостовых опор переправился на другой берег реки. Действительно, какие-то неизвестные парни в резиновых плащах укладывали в камеры блестящие жестяные банки с тринитротолуолом.

— Что вы тут делаете? — крикнул разозленный Гошек.

Один из парней оказался Минатом, тем самым, что сцепился с угольщиком перед вокзалом.

— Фью-у-у! Фейерверк! — захохотал он. — Мы взорвем мост.

— Вы что, спятили? Кто вам дал приказ?

— По собственному почину, начальник! Всякий делает что может для родины! — ухмыльнулся товарищ Миката, отворачиваясь от Гошека.

Гошек сдернул винтовку с плеча:

— Ни с места, или я буду стрелять! Я отвечаю за мост!

Парни увидели, что дело плохо, но сразу уступить им не хотелось.

— Хорошо, повстанец, — усмехнулся Микат. — Мост взлетит на воздух, и баста! Или ты сначала собираешься подать городскому начальству заявление да еще гербовую марку на него налепишь?

Гошек, хоть и был вспыльчив, понял, что в разговоре с этими зелеными юнцами, охваченными паникой, нужно сохранить самообладание.

Он опустил винтовку, улыбнулся и высказал вслух то, о чем думал с самого утра:

— А что, если наши с севера-то как раз и придут?

— О ком это ты? — в недоумении спросил Микат.

— О ком? А кого мы ждем?

— Не верь ты, ерунда это все! — недовольно сказал второй парень. — В Кбелах никаких американцев нет! Нас за нос водили… Кто его знает, где их черти носят!

Гошек невольно расхохотался:

— Стало быть, ты в отчаянии, что не пришли американцы, и потому хочешь взорвать мост? А что, если по нему пожалуют более надежные друзья?

— Русские? Откуда им взяться? У них под Берлином и без нас хлопот хватит.

— Ну, долой с опоры, ребята! — спокойно сказал Гошек. — Толуол сдайте в штаб за мостом. — И он чуть-чуть приподнял винтовку, показывая, что говорит вполне серьезно.

Двое патрульных также держали свои винтовки наперевес.

— Что же мы будем делать, если на нас нацисты налетят? — упрямо спросил с отчаянием в голосе парень и стал складывать толуол в жестянки.

— Баррикады! Как только стемнеет. Здесь будет стоять первая.

— Баррикадами их не удержать! Чепуха! Баррикады давно устарели!

— Удержим! — с уверенным спокойствием сказал Гошек, прыгнув в плоскодонку. — За этими баррикадами мы!

* * *

Как и думал Пепик, мать кончила все счеты с ним одной крепкой пощечиной. А что будет, когда вернется домой отец? Придется расхлебывать кашу куда хуже.

Мысль об отце приводила Пепика в трепет. Но это не помешало ему в первую же удобную минуту, пока мать снимала на чердаке высохшее белье, выскочить на огород и достать из-под ревеня спрятанные сокровища.

И это было как раз вовремя: даже широкие листья ревеня не могли спасти оружие от мелкого моросящего дождя, более похожего на туман.

Пепик напряженно прислушался к слабому звуку шагов матери над головой и досуха вытер собственным беретом автомат и фауст-патрон, потом засунул их подальше под кровать, на которой спала Галина. Теперь, когда все было спрятано в надежном и сухом месте, Пепику было наплевать на все страхи.

— Почисть картошку! — приказала мать, когда пришла с чердака.

Она еще «глядела букой», как говорил Пепик: глаза хмурые, холодные, губы поджаты — одна узенькая полоска. Может, мама что-нибудь подозревает? Может, она видела в слуховое окошко, как он перетаскивал оружие? У Пепика душа ушла в пятки. Нет, нет, из-за этого разразилась бы настоящая гроза!