Однажды в полночь

– О, прошу великодушно меня простить. Но как еще можно назвать человека, который, как утверждают, наслаждается непрерывной цепочкой завоеваний на сердечном фронте?

– Слово «завоевание» подразумевает использование каких-то чрезмерных усилий. Что я могу поделать, если они просто… падают к моим ногам? – Он попытался, но не смог скрыть улыбку, которая, надо признать, оказалась залихватской. – Да и случается такое не всегда. Надо быть полным дураком, чтобы не воспользоваться такой… возможностью.

– Они падают к вашим ногам? Как птички с небес во время мора, известного по библейским описаниям?

Джонатан присвистнул, впечатленный.

– Даже сестра не додумалась называть меня библейским мором.

– Только вместо птиц здесь белокурые дамочки.

Ему показалось, что он услышал легкий намек на осуждение при словах «белокурые дамочки».

– Да, я предпочитаю блондинок, как предпочитаю весенние дни зимним. Как предпочитаю простых женщин сложным и жизнь без проблем жизни, полной проблем. Если это, может, и не добродетель, то уж точно не порок. Наверняка, у вас есть свои предпочтения относительно мужчин.

– Мои предпочтения – богатые и титулованные, – тут же нашлась Томми.

Ну и прекрасно!

Странно, Джонатана это почему-то укололо.

Он помолчал.

– Видите, в известной степени мы оба с простыми вкусами. Я не собираюсь разбивать сердца. Их отдают мне, а я об этом даже не подозреваю и, возможно, веду себя грубо и неуклюже с их обладательницами, хотя предпочел бы так не поступать. Я не такой ловкий, как некоторые, кому удается жонглировать одновременно дюжиной сердец, не роняя их из рук и не отдавая предпочтения какому-нибудь одному.

Томми вдруг почему-то застыла, в глазах появилось выражение тревожной подозрительности.

– О да, – продолжил Джонатан. – Представляю, какая неразбериха начнется, когда такая артистка, например, поскользнется или оступится, или добавит к уже имеющимся в ее руках сердцам еще одно. А оно окажется совсем негодным. Это попросту опасно.

Она прищурилась.

Часы отсчитали несколько секунд.

– И это меня вы называете порочным, – тихо добавил Джонатан.

Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу.

Томми тихо набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула.

– Иногда… – неуверенно начала она. – Иногда жонглеры, о которых вы говорите, оказываются в… Назовем это цирком. Так вот они оказываются в цирке еще до того, как начинают понимать, чем это может обернуться. А потом становится поздно, и они превращаются в настоящих артисток и прекрасно понимают, что не могут позволить себе уронить сердце, иначе случится хаос, о котором вы упомянули.

Они не отрывали глаз друг от друга.

Джонатану показалось, что теперь он больше, чем какой-либо другой мужчина, узнал о Томасине де Баллестерос. Косвенно, не напрямую.

И испытал непреодолимое желание – спросить! Задать еще вопрос. Это было, как идти вдоль коридора, в котором множество запертых дверей. Что там кроется за ними? Какой-нибудь приятный сюрприз? Или то, что никогда не захочется увидеть? Так было один раз в Редмонд-Хаусе, когда Джонатан неожиданно открыл дверь и увидел, как лакей ублажает себя, разглядывая что-то вроде картинки из модного женского журнала. Так что, никаких вопросов больше, потому что один вопрос потянет за собой другой, потом еще один и так далее, пока эта женщина окончательно не запутает его.

– Вы поняли? Здесь вашей вины не больше, чем моей.

Так они какое-то время посидели в благочестивой тишине, как два сообщника.

– Скажите, Томми… Можно мне называть вас Томми? В имени де Баллестерос слишком много слогов, а от Томасины – каша во рту.

Он заметил в ее глазах удивление и вспыхнувшее затем раздражение.

– Меня назвали в честь отца. Мое имя настоящее. А вы можете называть меня Томми, если я буду величать вас так, как мне захочется.

– Согласен. Скажите мне… Что вы собираетесь делать с сердцами, которыми жонглируете, Томми?

– Я выйду замуж за обладателя одного из них, Джонни.

– Только не Джонни. Лучше Джон. Выберите его, как конфетку в коробке? И опять же в один прекрасный день жонглеры отходят от дел, отправляются в отставку.

Томми помолчала.

– Я слышала, что надвигается ваша отставка, – наконец усмехнулась она.

О господи! Уже весь Лондон в курсе.

– Посмотрим, – непроницаемо сказал Джонатан.

Теперь Томми заулыбалась.

Повисла тишина. Джонатан не торопился ее нарушить. Тишина в теплой комнате убаюкивала.

Неожиданно над головой раздалось шуршание, будто чьи-то шажки. Очень мелкие шажки.

Джонатан поднял глаза к потолку.

– Мыши? – вслух удивился он. – И жирненькие?

– Угу, – уклончиво ответила Томми, не поднимая головы.

Легкое шуршание на потолке двинулось в противоположном направлении, за ним последовал глухой стук.

Томми отпила эль, хлюпнув при этом.

– Кстати, волосы у меня не рыжие, – неожиданно заявила она.

– О, я знаю. Скорее, это цвет бычьей крови.

– Бычьей крови?!

Джонатан тихо засмеялся.