Однажды в полночь

– Хорошо, давайте скажем, что они цвета красного дерева. Я назвал их рыжими, чтобы подразнить Аргоси, который может описывать вас, используя только возвышенные метафоры. С ним такое случается, когда ему хочется произвести на женщину впечатление. Он по-настоящему добрый парень, и я надеюсь, что вы будете милы с ним. И я сказал так, чтобы позабавить и вас. И это сработало. Вы назвали меня хорошеньким.

Последнее предложение он ввернул так легко и исподтишка, что Томми вроде даже и не заметила.

Однако она замерла, как будто ее застали за воровством сладкого.

– Хорошеньких особ мужского пола в Лондоне пруд пруди, мистер Редмонд. – Голос ее прозвучал надменно. – Тех, которых можно использовать. Честных мало и благородных.

– Угу, – промычал он и слегка улыбнулся.

Интересно, подумал Джонатан, знает ли она, как подходят ее коже эти жемчуга? Ничего удивительного, что какому-то мужчине захотелось подарить их ей. Он, должно быть, выбрал их как раз по этой причине. Джонатан даже испытал к нему мгновенную жалость, потому что его полный надежд дар будет безжалостно переведен в наличные.

Томми посмотрела на часы.

– Теперь мы вас используем, мистер Редмонд. Настало время отработать жемчуг. Следуйте за мной.

Она вскочила с места и быстро завернулась в накидку, не дожидаясь, пока Джонатан отодвинет свое кресло и поможет ей, как поступил бы истинный джентльмен, с детства воспитанный поступать таким образом. Пастушьих собак тоже натаскивают на то, чтобы они заботились о стаде.

Глава 10

Томми опять повела Джонатана кружной дорогой через лабиринты улиц, и каким-то образом они вдруг очутились на Друри-лейн.

Весь путь они проделали быстро, и пока шли, Джонатан тайком и часто, насколько это было возможно, кусочками марципановой малины делал отметки на стенах узких переулков и домов, мимо которых проходил. Он наткнулся на сверток со сладостями в своем кармане и решил, что может пожертвовать ими ради такого дела. Не все марципановые отметки сохранятся до завтрашнего дня, может, и ночь не переживут. Но большинство останется. Он собирался взглянуть на них утром.

– Мы пришли туда, где все вот это, – Томми обвела рукой Джонатана сверху донизу, – очень нам пригодится.

– Что – все это? – сухо осведомился он.

– Обувь от Хобби, одежда от Уэстона, великосветский акцент, аромат «Я богат и безупречно воспитан», который сочится из ваших пор, как запах джина от разбойника в Сент-Жиле. Нам нужен извозчик, – заявила Томми. – Гарантирую, сразу кто-нибудь остановится, как только вы поднимете руку.

Она оказалась права. Благодаря видному росту Джонатана, его осанке, одежде и трезвому виду, – а в Лондоне последнее на удивление редко бывает с аристократами в такое время суток, – уже через пару минут к ним подъехала наемная карета.

– Гросвенор-сквер, – приказала Томми кучеру, который был явно нетрезв. Но употребление горячительного являлось составной частью его работы, если не хотелось замерзнуть до смерти.

– Ну конечно, Гросвенор-сквер, – неприветливо пробормотал кучер и тряхнул вожжами.

В карете Томми довольно долго просидела молча и заметно нервничая. С каждой минутой напряжение возрастало. Джонатану захотелось осадить ее, громко крикнув: «Фу!» Она, наверняка, подпрыгнула бы до потолка от неожиданности.

– Фу! – Все-таки сказал он негромко, но с чувством.

Томми вздрогнула.

Джонатан криво усмехнулся.

– Вы как ребенок, – сказала она раздраженно.

В темноте кареты ее зеленые глаза как-то мистически вспыхнули. Ее взгляд мог бы напугать менее храброго и трезвого человека. Джонатан решил не делиться с ней своими впечатлениями.

– Насколько я понимаю, вы расскажете, чем мы будем заниматься.

– Даже не представляете, – рассеяно ответила Томми.

– Хотите что-нибудь стащить?

Молчание.

Джонатан словно услышал ее мысленное: «Пошел к черту!» – на его вполне достоверное предположение.

– Предупреждаю: я узнаю, если вы солжете мне, Томми. Не рекомендую вам делать этого.

Она отвернулась к окну и принялась разглядывать лондонские улицы, как будто в первый раз очутилась в городе. Или прощалась с ним.

– Не думаю, что это можно стащить.

Прелесть какая!

– Значит, мы точно что-то стащим.

Томми заколебалась.

– Мы… освободим кое-что.

Она совершенно неожиданно повернулась к нему и улыбнулась. Улыбнулась лживо, порочно и дерзко. «Сделаю или умру» – говорила ее улыбка.

О дьявол! Джонатан попал в переделку.

Но тут ему пришло в голову: «Я, конечно, буду непревзойденным в краже чего бы то ни было, потому что ни за что не сдамся». Вероятно, отец был прав, пытаясь взнуздать сына, если всего лишь обещание этого жемчужного ожерелья заставило Джонатана забыть обо всем и пойти по кривой дорожке. То новое, что он только что узнал о себе, обрушилось на него, как водопад.

Джонатан тут же представил, как, сидя в Ньюгейтской тюрьме, говорит: «Если бы ты не хотел видеть меня здесь, отец, тогда не нужно было лишать меня содержания». Это было единственное, что приподнимало его семью над всеми Эверси, – никто из Редмондов не сидел в тюрьме.