Однажды в России

Оба старших лейтенанта изрядно запарились. Пичугин скинул свитер, оставшись в выцветшей, с разводами от подмышечного пота бело-голубой футболке с эмблемой спортклуба "Динамо", а более плотный Брошкин еще час назад разделся до пояса.

- Олежек, ты сам виноват. Его, гада ползучего, давно надо било окоротить.

Брошкин спустился вниз и волосатой грудью надвинулся на Тизенгауза.

- К окну! - гаркнул он. - Живо, кому говорю? - Андрей Святославович испуганно попятился.

- На колени! - Брошкин отстегнул наручники от брючного ремня.

Тизенгауз подчинился. Что он мог противопоставить грубой силе? Ссылки на закон? Для них это пустые слова!

- Дай правую руку! Лучше дай по-хорошему, не то... - Защелкнув один из браслетов на запястье Тизенгауза, Брошкин закрепил второй внизу, на трубе водяного отопления.

- Все, теперь никуда не денется, - заметил Брошкин и крикнул на кухню, где воровато возились дружинники. - Братцы, как насчет подхарчиться? Пошуруйте в холодильнике, может, чего найдете. Жрать охота - невмоготу!

- У него шпрот две банки, вру, три, - на разные голоса перечисляли дружинники, - соленые грибы, помидоры в банках, моченая брусника, даже водка есть.

- Годится! А хлеб?

- Полбуханки черного.

- Живем, братцы! - Брошкин зевнул. - Олежек, прервемся для заправки?

- Только по-быстрому, - отозвался Пичугин, заклеивая картонные ящики липкой лентой. - Надо бы к утру управиться, а работы еще непочатый край. Хватило бы ящиков... И на протокол уйдет час, не меньше...

Оба милиционера обвели взглядом наполовину опустевшие стеллажи и вышли на кухню.

Стоять на коленях было не столько больно, сколько донельзя унизительно, поэтому Андрей Святославович сперва присел на корточки, а когда ноги затекли, опустился на пол, упершись лопатками в стену. Ему хотелось закрыть глаза ладонями и одновременно заткнуть уши, чтобы ничего не видеть и не слышать, но наручники лишили его и этой возможности. Он рассеянно провел левой ладонью по лицу, словно снимая паутину, а потом задрожал, судорожно всхлипнул и, во всей полноте осознав собственное бессилие, дал волю слезам.

42. В ПЕТЛЕ

В Ленфилиале ЦНИИСЭ сенсационная весть об аресте Андрея Святославовича стала достоянием гласности в среду, 23 марта, и взбудоражила всех от мала до велика. Сотрудники на все лады обсуждали новость и, как водится, раскололись на группы: большая, агрессивно-бесцеремонная, с пеной у рта утверждала, что туда ему и дорога, а меньшая робко возражала, по-интеллигентски ссылаясь на презумпцию невиновности и на исключительное право суда признавать человека преступником. Характерно, что, при очевидных различиях позиций, обе группы в равной мере забросили всякую научно-практическую работу. В институт звонили из прокуратуры, из милиции, из других служб смежного профиля, чтобы выяснить, готовы ли экспертные заключения, а в ответ звучала одна и та же фраза: "Вы разве не слышали про Тизенгауза?"

Но, повторяю, началась эта свистопляска в среду, после обеденного перерыва, тогда как Лена Холмогорова узнала обо всем гораздо раньше, в понедельник утром. Стоило ей войти к себе в сектор физико-химических исследований и увидеть распухшее, без единой кровинки лицо подруги, как она, не раздеваясь, стремглав метнулась к ней со словами:

- Маришка, что с тобой?

Стоявшая вполоборота Марина повернулась на зов, с немой мольбой простерла навстречу руки и глухо зарыдала.

- Маришка, милая, только не молчи, - крепко обняв подругу, внушала Лена. Молчать нельзя, так еще хуже. Говори, что стряслось? С кем? С Наташкой, с мамой?

В левом отсеке воцарилась мертвая тишина, из чего Лена безошибочно заключила, что проныры-лаборантки навострили уши.

- Девочки! - требовательным тоном окликнула Лена.

- Что, Елена Георгиевна? - Из-за стеллажей выглянули четыре круглых от любопытства глаза.

- Лара, быстро сбегай в аптеку за валерьянкой, Марине Васильевне плохо с сердцем, - распорядилась Лена. - А ты, Лера, сходи в секретариат и отбери заявки, которые дирекция расписала мне.

Пока лаборантки не убрались за дверь, Лена шепотом утешала Марину, а как только они остались наедине, отстранилась и снова спросила:

- Маришка, говори, что стряслось?

- Андрюша... - Марина давилась рыданиями. - Его арестовали.

- Кого, Тизенгауза? - Лена не верила своим ушам. - Да не может быть!..

Ей всегда казалось, что у таких закосневших в отшельничестве педантов с рыбьей кровью, как Тизенгауз, серьезных бед не случается. Нет, подобные ему люди, конечно же, иногда болеют и даже умирают, что свойственно всем и каждому, однако сильные страсти обходят их стороной, губительные заблуждения им чужды, и, следовательно, оказаться замешанными во что-то скандальное, а тем более криминальное они в принципе не могут.

- Успокойся и расскажи, что произошло? Когда?

- Я... я не знаю... Он почему-то не пришел... не предупредил... не отвечал на звонки... А печати... Я в ужасе!.. Что делать?.. Подскажи, я же ничего не соображаю!..

Марина говорила невнятно, то затихая, то вновь принимаясь рыдать взахлеб.