Однажды в замке

– В том, как ты нашла наслаждение, Эди, не было ничего отвратительного. Ничего прекраснее я не видел. Единственной проблемой оказалось то обстоятельство, что я мгновенно понял свою неспособность дать небе наслаждение раньше. И мне так жаль!

Ее ресницы опустились.

– Мне не слишком хочется говорить об этом, Гауэйн.

– Мы должны, – в отчаянии настаивал он. – Я не могу отпустить тебя, Эди. Не могу.

– Знаю, – неожиданно ответила она.

– Знаешь?

Эди кивнула.

– Ты добиваешься успеха во всем, что делаешь. Теперь ты должен добиться успеха в моей постели, потому что не можешь вынести мысли о поражении. Или, – хмуро добавила она, – не можешь позволить, чтобы твое приобретение ускользнуло.

– С моей стороны было безумием говорить подобные вещи. Я должен был лежать у твоих ног, благодарить за то, что приняла мое предложение, а вместо этого хвастался, что купил тебя, как будто ты была очередным пером на моей шляпе. – Лицо Эди словно застыло, но в глазах плескалась боль. – Я не заслуживаю тебя. – Слова были вырваны из его сердца. – Я потерпел поражение в постели, а потом обвинил во всем тебя, потому что мне было стыдно.

Наконец, Эди шагнула к нему и погладила по щеке.

– Ты не потерпел неудачу в постели, Гауэйн. Ты не должен так думать. Мы просто несовместимы.

– Совместимы, – упрямо возразил он.

– Ты должен смириться с тем, что иногда мир не вертится в ту сторону, в какую хочешь ты, – мягко заметила она.

Гауэйну хотелось завыть. Вертится так, как хочет он? При таких родителях? При собаке, о которой он не мог перестать думать… А без Эди его и вовсе ждет каждодневный ад. Приговор к десяти тысячам лет мрачного холодного одиночества.

– Пожалуйста, – хрипло попросил он. – Дай нам еще один шанс, Эди. Пожалуйста.

После долгого молчания Эди спросила:

– Почему ты поднялся на башню?

– Ты не пустила меня, а я хотел быть с тобой.

Все так просто…

На ее губах дрогнула улыбка. Гауэйн видел, что в уголке ее рта таится поцелуй, тот, который она никогда не отдавала. Тот, от которого хотелось все время целовать ее.

– Если уедешь в экипаже, я поеду следом, – поклялся он. – А когда приедешь домой, если твой отец запрет двери, я влезу в окно твоей спальни. И это не имеет ничего общего с супружеской постелью, Эди. Ты для меня – все на свете. С того момента, как вошел в бальный зал и увидел тебя, я понял это. – Он взял ее руки и поднес ладони к губам. – Я жить не могу без тебя. Ты моя опора и путеводная звезда.

Гауэйн осторожно поцеловал сначала одну, потом вторую ладонь.

Эди почувствовала, как торнадо, каким был Гауэйн, уносит ее, заключив в глаз урагана. Какая женщина могла бы устоять?

Она попыталась уцепиться за все, что он сказал, все, что разбило ее сердце, и не вспомнила ничего… кроме одной фразы. И поэтому опустила глаза и попыталась найти способ выразить невыразимое.

– Не нужно, – прошептал он, притягивая ее к себе. – Не отталкивай меня.

– Это необходимо сказать.

Его голос был бесконечно нежен.

– Что, mo chridh?

– Не думаю, что когда-нибудь стану той, какую ты хочешь в постели, – призналась она. – Только, может быть, если я снова напьюсь. Но я… но я не хочу пить слишком много вина. После твоего ухода мне стало плохо, а наутро я чувствовала себя так ужасно, что даже играть не могла.

– Все испортило мое отношение к пьянству, – сказал он, обнимая ее. – Когда ты была под хмельком… я немного взбесился из-за воспоминаний о своей матери.

Как хорошо быть в объятиях Гауэйна!

Когда Эди посмотрела вниз и увидела, как он взбирается на башню, ее сердце замерло. Сама мысль об этом заставила ее прильнуть к нему, обнять за талию и прижаться щекой к плечу. Сейчас казалось, что мир вновь расцвел всеми красками.

– Я терпеть не могу много пить, и если это единственный способ наслаждаться нашей постелью… не смогу этого сделать. Прости…

– Если ты больше никогда не захочешь спать со мной, я смирюсь, – прошептал Гауэйн, целуя жену в макушку. – Тебе больно, а я так и не смог дать тебе наслаждение. Но единственное, с чем я не смогу смириться, твое возвращение в Лондон.

В этот момент Гауэйн, возможно, верил тому, что говорил. Но ошибался. Эди знала своего шотландца: Стантон проведет остаток жизни, пытаясь подарить ей наслаждение в постели. Она подумала об этом и ощутила, как искривились в улыбке ее губы: вряд ли большинство женщин имели бы причины жаловаться на подобные вещи…

И она остро ощущала, что прижимается к мускулистому, сильному, голому мужскому телу. Он ничем не дал понять, что некоторые части его тела поднялись и закаменели, но Эди все чувствовала через полотенце.

Она крепче сжала его талию. И все же по-прежнему стояла неподвижно, боясь пошевелиться, пообещать что-то такое, чего не могла выполнить. Ведь он ожидает, что она забьется в пароксизме наслаждения.

Сама идея заставила горло сжаться.

– Шшш, – прошептал он. Его большая рука нежно выводила круги на ее спине. – Ты не должна ничего делать, Эди. И мне, возможно, тоже не следует ничего делать. У меня повреждено запястье.

– И не только. Забыл про ребра?