Однажды в замке

Гауэйн сообщал эти факты абсолютно бесстрастным тоном, словно говорил о погоде.

– А отец Сюзанны… твой отчим?

– Моя мать называла себя вдовой, хотя никто в доме не знал о том, как она жила до того, как в прошлом году перебралась в Эдинбург. Должно быть, скрывала свое замужество от меня, чтобы ей не перестали выплачивать содержание. Может быть и так, что Сюзанна – незаконный ребенок. Я нанял сыщиков с Боу-стрит, чтобы все выяснить.

Герцог скрестил руки на груди.

– Некоторые могут предположить, что я предлагаю тебе запятнанное имя.

– Вздор! – нахмурилась Эди. – Ты не отвечаешь за глупости, сделанные твоими родителями.

– Очень великодушно с твоей стороны.

Поколебавшись, Гауэйн продолжил:

– Должен добавить, что Сюзанна оказалась совершенно неуправляемой. Я не единственный, кого она укусила. Полагаю, няни тоже находятся под угрозой.

Великолепно. Эди уже решила, что нет необходимости заботиться о ребенке. Для нее перевоспитать трудного ребенка слишком сложная задача.

– Девочка знала о тебе до того, как появилась в твоем доме? Какая она?

– Крошечная. Тощая. Думаю, она прекрасно разговаривает для столь маленького ребенка, хотя ее гувернантка заверила, что девочки развиваются быстрее мальчиков. Нет, она понятия не имела, что у нее есть брат.

– Она похожа на тебя?

– Ее волосы гораздо ярче моих. В остальном… трудно сказать. Я провел с ней очень мало времени.

– Должно быть, она в отчаянии. Потерять матушку и тут же оказаться в незнакомом доме.

– Ей нет причин отчаиваться. У меня создалось впечатление, что она знает о матери очень мало.

У Эди сложилось впечатление, что, по мнению герцога Кинросса, лишь крайние обстоятельства допускают столь сильную эмоцию, как отчаяние.

– Даже если Сюзанна не была близка с матерью, все равно это серьезная утрата, – подчеркнула она.

– Я каждый день получаю отчет о всех значительных событиях в поместье. И после эпизода с укусом на прошлой неделе, о детской больше не упоминали. Так что я уверен, что она счастлива.

Эди снова вскочила. Все только что зародившиеся чувства к Гауэйну поглотила буря нервозности. Подойдя к камину, она взяла с каминной полки красивую маленькую фарфоровую мадонну, державшую младенца Иисуса, повертела в руках и поставила на место. Вероятно, Мария прекрасно знала, как воспитывать сына. Зато Эди испытывала нарастающий ужас при мысли о ребенке. Почему отец не упомянул о Сюзанне, когда объявлял о помолвке с Гауэйном? Эдит наверняка бы запротестовала!

Хотя вряд ли отец обратил бы внимание на ее сомнения, учитывая, что этот брак сделает ее герцогиней.

– Но каким образом ты получаешь ежедневные отчеты, если находишься здесь, а Сюзанна – в Шотландии? – спросила она.

– Каждое утро приезжает грум из замка.

Герцог тоже поднялся и встал с другой стороны каминной полки.

– Я нахожу, что управлять большим поместьем значительно легче при постоянном почтовом сообщении. Мои более отдаленные поместья посылают отчеты в замок каждые два-три дня.

– Но для этого требуется очень много слуг, – поразилась она. – И экипажей, и лошадей.

Герцог пожал плечами.

– В этом недостатка нет.

Но тут в его глазах снова загорелось напряженное желание, и Эди остро ощутила, как легко одета.

Он шагнул к ней:

– Не тревожься о моей сестре. Если она тебе не понравится, я найду кого-то другого, чтобы заботился о ней.

– Нет-нет! – воскликнула Эди. – Я просто не привыкла к детям. Но постараюсь справиться.

Гауэйн одарил невесту обольстительной улыбкой, напрочь прогоняя все мысли о Сюзанне.

– Это ужасно рискованно, – охнула Эдит, внезапно вспомнив, что они одни в ее спальне, в чужом доме, посреди ночи. – Ты должен уйти. Не хотелось бы испортить свадьбу Гонории страшным скандалом.

– Верно.

Его глубокий голос ласкал ее слух. Как бархат.

Она вздрогнула и услышала звуки несуществующей музыки. Он не двинулся с места.

– Ты довольно велик. Широк, я имею в виду.

– Я каждый день плаваю в озере.

Очевидно, это плавание развило ему грудь, до которой Эди жаждала дотронуться. Герцог поклонился и шагнул к балкону. Она последовала за ним, словно привязанная невидимой нитью.

– Что ты думаешь о моей игре? – спросила она, когда Гауэйн взялся за перила, собираясь опустить веревочную лестницу, привязанную к угловой балясине.

Его лицо было в тени: лежавший внизу двор освещался только лунным светом.

– Я считаю тебя гениальной, как и сказал твой отец. Ты научишь Сюзанну играть на виолончели?

– Да, – кивнула она, впервые осознав что, конечно, для нее станет радостью научить ребенка. Как научил ее отец.

– В таком случае мы можем позволить Сюзанне и нашим детям играть на публике, если они этого захотят.

Гауэйн начал спускаться. Голова исчезла под мраморным парапетом, пока Эдит все еще переваривала последнюю фразу. Она наклонилась и стала наблюдать, как он спускается, так же легко, как по ступенькам.

Оказавшись на земле, герцог запрокинул голову и взглянул на невесту. Сердце Эди сильно забилось. Но она также испытывала невероятный стыд. Возможно, ей следовало вести себя более холодно. Ей пришла в голову ужасная мысль: что, если Гауэйн сочтет ее распутной особой?