Однажды замужем

Умывальник над тазом — как у моей бабушки в саду — с прыгающей ножкой. Вода ледяная, но попросить у Раи теплой отчего-то не решилась. Умылась, села к столу.

— Печку-то сама топишь? — спросила для поддержания разговора. Просто так, без всякого намека на неустроенность быта.

— А кто ж за меня топить ее будет? — удивилась Райка. — От нее весь дом греется. А у тебя есть дом-то — там, в городе? Либо квартира?

— Да, квартира. С соседями, правда, — уточнила, помогая Рае расставить тарелки.

Она выставила, видать, все, что было в доме. Чего тут только нет! Соленые огурчики в мелких пупырышках, длинные ломти белоснежного сала с прозрачной светлой корочкой и красными прожилками. И даже невероятный для этих мест, чисто городской деликатес — копченая колбаса. Перед девчонками в большой эмалированной миске дымится картошка, поджаренная на сале. Они то и дело тянутся к колбасе, но мать отпихивает их ручонки:

— Вона картошку сперва покончите, а уж потом!

Я тоже хотела было наброситься на еду, но хозяйка остановила:

— Один секунд!

Отодвинула цветастую занавеску, достала начатую бутылку портвейна, налила две рюмки:

— Ну, с праздничком поздравимся! С выполненной, как говорят по телевизору, миссией. Ну ты дала, девка! Ну ты и вздернула здешние силы! Молодец!

Чокнулись. Портвейн никогда в жизни не пила. Запаха его не переносила. Но тут выпила. До дна, а что делать? Райка расчувствовалась и разрешила:

— Ешьте, детки, колбаску! Ешьте, ну чего вы? Рубайте на здоровье сколько влезет.

Ее щеки разрумянились, губы открылись, глаза заволокло мечтательностью. «Сейчас запоет», — решила я. И точно.

— «Виновата ли я, виновата ли я… — затянула Раиска широко и голосисто, словно на большой сцене, чтобы и в задних рядах слышно было, — виновата ли я, что люблю? Ах, зачем, ах, зачем…»

Слов я не знала. Но из глубокого уважения к чужому энтузиазму подпевала:

— А-а-а…

Вначале дети с интересом смотрели на нас — то на мать, то на меня; потом младшая не выдержала.

— Ма-а, — заревела в голос, теребя ее за рукав.

Райка остановила песню, взяла малышку на руки:

— Ну что ты, глупенькая, что, маленькая?..

Налила еще по рюмке и, закупорив бутылку, поставила снова на полку.

— Не трудно с четырьмя-то? — спросила сонным от блаженства голосом.

— Трудно, конечно. Ну а как без трудов-то? Выпьем, Виктория, за трудности! За то, что вот сидим мы о тобой по-хорошему, и небо над нами ясное, и на дворе у нас с тобой хороший праздник — всех трудящихся. И еще за то, что чего-то у нас впереди есть, светится, а мы надеемся и верим! Ну и заодно от себя добавлю, — важно произнесла Раиска, — за твою конкретную помощь сельскому хозяйству. Верно у вас там в горкоме сообразили — давно пора вникнуть в состояние дел в нашем совхозе и помочь по возможности! Молодец! — повторила. — Выполнила! Ну, доброго тебе здоровья!

Снова чокнулись. Вторая рюмка показалась мне уже не такой противной, как первая.

— Ты замужем-то? — отчего-то заранее вздохнула Раиска. Может, усовестилась, что вот, мол, ее обняли цепкие детские ручонки, а у меня чего? А у меня — соленый огурец на вилке, и больше ничего.

— Замужем. А детей пока нет. Понимаешь, наш быт, — начала почему-то оправдываться перед Раиской. — Соседка… Да нет, она, в общем-то, ничего, — заключила неожиданно для самой себя. — Тоже вкалывает. И ребенка одна без отца растит. Забавный малыш. Вовкой звать. Все допытывается, как нашего кеню по батюшке величать. — И, положив вилку с огурцом, сказала: — Знаешь, подарю я ему нашего кенара. Вот выпишется он из больницы — и подарю!

НАДО ЖИТЬ

Вечер не предвещал ничего плохого. Наоборот, все складывалось удачно — как всегда. Во время командировки сделал, что намечал, договорился о поставках дефицитных счетчиков для объединения, повидался с нужными людьми и на два дня раньше срока вернулся в Москву.

Прямо из Внукова позвонил Ирине — ответила она сама. В лаборатории только Бородачу он сообщил о своем приезде. Заместитель должен быть в курсе — мало ли что!..

Бородачев — человек надежный. Вот уже пятнадцать лет у Межина с заместителем никаких проблем, с того самого времени, когда Межин, сам еще молодой, но уже ставший на ноги, помог своему дипломнику устроиться в их объединение. Сделал его вначале просто хорошим инженером, потом — старшим, потом — ведущим. Растить молодую смену, говорят, почетно. Но большинство руководителей об этом лишь говорят, а Межин дело делает.

Когда он стал во главе отделения, Бородачев занял его место начальника сектора. И следующую клетку на этой шахматной доске Межин для него присмотрел. Если, конечно, все пойдет по плану. Впрочем, дело почти решенное. «Ваш генеральный давно уже на покой просится, — сказали ему в министерстве. — Так что, Василий Егорович…»

Бородачев об этом, похоже, знает.

И о том, что у Межина с Ириной Волгиной отношения не просто начальника и лаборантки, Бородач тоже, конечно, догадывается — не дурак же. Но виду не подает.