Однажды замужем

Лиза то и дело оборачивается к Дротову: вроде не расслышала. Он же про Лизу забыл начисто. Натянулся как струна в предвкушении: вот-вот лектор собьется, растеряется из-за его неожиданных вопросов. Неуместных, конечно, но в том-то и весь смак!

— Так зачем же нас делить, а? — повторяет с ехидным прищуром.

Раньше Полина и в самом деле растерялась бы. Или возмутилась: «Не перебивайте! Вопросы — после лекции». Или, еще хуже, обиделась бы: «Может, вы станете на мое место?» Но теперь лишь слегка сощуривает глаза, совсем чуть-чуть, чтобы не выглядело явной насмешкой, — просто пристальный, оценивающий взгляд.

— Вы правы, Дротов. Термин, пожалуй, не совсем удачен: не деление, а классификация. Звучит научнее, не правда ли? — Улыбается одними глазами: вполне дружелюбный, почти ласковый взгляд. — А теперь скажите: способность задавать корректные вопросы, по-вашему, релевантный признак? Или нет?

Дротов на секунду задумывается. И этого достаточно: стушевать его уже легче — всего-то пристальный, с легкой улыбкой взгляд. Дротов чувствует, что остальные тоже на него смотрят. Опускает задранную ногу, потом — глаза.

И Полина спокойно продолжает:

— Так вот, всякая классификация…

Дружно заскрипели ручки: даже те, кто раньше не конспектировал — то ли готовились к следующему занятию, то ли читали постороннюю, то есть художественную, литературу, — теперь усердно склонились над тетрадями. Помог Дротов.

Так-то! Дротову ли тягаться с Полининым опытом, выдержкой?! Уж что-то, а это она умеет — выдержать. Главное — никаких эмоций. Противник кипятится, волнуется, краснеет, а ты холодна, как январское поле.

Ах, эмоции, эмоции! Сколько-то их потрачено! Пущено на ветер. Бесконтрольных, безудержных порывов души. Но с годами постигла наиглавнейшее правило профессии: «держи эмоцию». Хорошо сказать. А если без эмоций жить не можешь? Присматривалась к другим, училась. В институте было у кого.

«Сдерживайтесь! — внушал студентам на своих семинарах опытный методист. — Показывать свое настроение окружающим так же неприлично, как ходить с нечищеными зубами». — «Это если настроение плохое, — спорила, помнится, Полина. — Ну, а если хорошее? Что тут неприличного?» — «То, что студента это отвлекает. Он пришел получить определенную сумму академических знаний, а не ваших «охов» и «ахов», — стоял на своем методист. «Но ведь так убьешь в себе все хорошее», — возмутилась тогда Полина. «Воспитание и есть убийство, — методист был непреклонен, — всего, что есть в вас лишнего». — «То есть как «лишнего»?» — «То есть ненужного делу, работе».

Вспомнила давний спор матери и ее сестры об образовании. Полина, тогда еще школьница, не очень вникала в суть. Но помнит, что тетя Катя, бывшая учительница, тоже говорила что-то о душе и убийстве. И сейчас в ней все запротестовало против таково насилия: «Нет во мне ничего лишнего! Только то, что дала природа, естество…»

Она чуть было не возненавидела методиста и принципы преподавания, которые он представлял. А ведь с виду умный, красивый даже. «Красота без души — не красота», — спорила с Полиной Галка. «Ты как моя тетя Катя, — смеясь, возражала она. — У тетки тоже все в этих единицах: «Учебник — без души!», «Каша — без души, в рот взять противно!» Зациклилась на этом слове. — И, подумав, сказала: — А в нашей профессии сдержанность и есть душа…»

В самом деле, разве необходимы охи-ахи, естественные порывы? Делу требуется отлаженное, четкое, как ЭВМ, устройство под названием  п р е п о д а в а т е л ь. Человек, умеющий сообщать другим определенную систему знаний, ценностей и требовать точного воспроизведения этой системы другими. В его распоряжении целая шкала оценок — плюсов и минусов, поощрений и наказаний. А чтобы стать арбитром, нужно оставаться бесстрастной, как ЭВМ. Вот ЖЗЛ достигла в этом совершенства. Да и методист тоже. Не такого, конечно, как декан, но все же. Никогда не прочтешь, что в них происходит. Не то что у вас, Полина Васильевна, — любое переживание выскакивало наружу. И в душу вам уже никому не интересно было заглядывать — все на лице написано.

Учиться пришлось долго. По правде говоря, и по сей день. Хотя от многих прежних привычек уже избавилась. Например, от дурацкой особенности натуры беспричинно радоваться. Всем и всему, что ее окружало. Встретит мало-мальски приятного человека или просто глянет на солнце — и рот врастяжку. Ну не глупо ли в серьезном учебном заведении ходить и беспричинно улыбаться?! «Непосредственность, Полина, хороша лишь при игре в подкидного, — поделилась с ней как-то коллега. — Каждый род деятельности имеет свою форму. Школьная форма, морская, военная…» — «Мундир прикажешь сшить?» — усмехнулась Полина. «Именно!» — обрадовалась та ее сообразительности.

И каждый раз, подходя к институту, Полина натягивала на себя этот мундир, чтобы всё — по общепринятой форме и любой, глянув на нее, мог бы сказать: это — преподаватель. Суровый, но справедливый… Одна Галка Леонова на эту сдержанность плюет с высокого этажа. «Пошли все к черту! Адреналин-то выделяется!»