Читаем Однажды замужем полностью

…Три минуты до звонка. Знает верно, не глядя на часы: подошла последняя фраза.

— Таковы основные принципы классификации и систематики, применяемые в современных научных исследованиях о языке. О различных уровнях анализа поговорим на следующей лекции.

Все. Две минуты — на вопросы. Вполне достаточно: любопытство студентов уменьшается прямо пропорционально оставшемуся до звонка времени.

— Вопросы есть? — Обводит взглядом аудиторию: с шумом захлопываются тетради, прячутся в сумки. Вопросов нет — это, как говорят студенты, и столу ясно.

И вдруг:

— Полина Васильевна!

Надо же! Кто это такой любознательный?

— Пожалуйста, — бестрепетно поощряет поднявшуюся с места студентку.

Та наклоняется, достает из-под стола сверток. Разворачивает — цветы.

— Полина Васильевна, разрешите от имени нашего курса поздравить вас с наступающим Женским днем.

Великодушно разрешает. «Спасибо! Чудесные розы» (на цветы у нее аллергия). Полина мужественно нюхает букет и, слегка склонив голову, любуется алыми бутонами. Чтобы видели: оценила и благодарна.

А вот и звонок. Студенты разом вскакивают с мест и несутся к выходу. Но когда Полина с букетом подходит к двери, все почтительно расступаются — ну да, ведь им еще зачеты ей сдавать.

В коридоре — наводнение: Полину толкают, сдавливают со всех сторон, в упор не замечают. Ни ее, ни роз.

Наконец благополучно достигает деканата. С таким букетом и перед ЖЗЛ предстать приятно. К тому же надо заполнить журнал успеваемости. Понятно, журнал можно заполнить и потом, но тогда в руках не будет этих великолепных роз: не каждый же день дарят. И, надо сказать, не всем. Да и букет букету рознь. Какая-нибудь осыпавшаяся мимоза или чахлые гвоздички. А тут — розы! Цветы в руках преподавателя — своеобразная табель о рангах.

Возле самых дверей кабинета ее окликают:

— Полина Васильевна!

Недовольно оборачивается — перерыв, между прочим, и для преподавателей. Однако досада упрятана далеко — на лице лишь легкое удивление, никаких посторонних эмоций (методист мог бы сейчас ею гордиться).

— Полина Васильевна, я пишу у вас курсовую, — сообщает Дротов.

— Разве? — переспросила громче, чем требовалось. Ничего себе — подарок к празднику! Дротов, разумеется, и рассчитывал на эффект. Почему он записался на курсовую именно к ней? Впервые, кажется, растерялась. — Что ж… я рада, что вас заинтересовала тема.

— Меня заинтересовал руководитель.

Ну, это уж слишком!

— Консультации по пятницам, после занятий, — сообщает сухо и входит в деканат, стараясь держать букет как можно торжественнее.

Реакция соответствующая:

— Ах, какие розы!

— Божественные цветы!

— Четвертый курс?

— Да, четвертый. — Полина делает вид, будто это вполне буднично, не стоит и говорить.

— Достать такие цветы перед Восьмым марта — это я вам скажу…

В общем, оценили и поняли.

Теперь — к ЖЗЛ.

У кабинета декана остановилась, высвободила цветы из целлофана. Постучалась было, но дверь распахнулась, и перед ней появилась Елена Александровна. Так внезапно, что Полина даже слегка отпрянула назад.

— Не могу! — Декан мгновенно прочитала все вероятные вопросы и отвечала на основной. — Еду в райком. Завтра! — И повернулась к выходу, даже не взглянув на букет.

Вот тебе и раз! Можно подумать, Полина сама к ней на аудиенцию напрашивалась! Значит, «не вызывали», а «просили зайти». Верочка, наверно, передала не точно: новенькая, не уловила оттенка.

Полина задержалась в деканате, пока в раздевалке схлынул народ. Получила пальто, стала одеваться. На улице хоть и весна, а зимнее еще снимать рано. К тому же шапка из рыжей лисы ей весьма и весьма к лицу… «А рыжих куда?» Ах, Дротов, Дротов! Вечно с каким-нибудь сюрпризом! Теперь вот на курсовую к ней записался…

Глянула в зеркало, надевая лисью шапку. Действительно, куда их, рыжих? А какая ты сама, Полина Васильевна? Ну, по своей же собственной классификации? Светлая? Темная? Под этим блестящим мехом и не видно. «Ладно, сейчас некогда разбираться — как-нибудь потом», — тряхнула головой, словно откидывая за плечо косу. Привычка, от которой так и не избавилась с детства. Коса цвета спелого проса давным-давно пылится в ящике — волосы Полина теперь стрижет коротко, по моде. Да и со временем они почему-то потемнели…

Ну, теперь домой. И можно уже расстегнуть тесный мундир, даже совсем сбросить. Вернуть прежнее, домашнее обличье. А то муж, попав как-то в институт, ее не узнал. Проходит мимо и — ноль внимания. Пока она его за руку не схватила. «Ой, это ты? — удивился. — Ты тут какая-то… другая…» Родная мать и та, однажды позвонив по телефону, переспросила: «Это ты? Ты? Только что с работы небось вернулась?»


— Пыли-то, пыли! — кричит Полина с веселым ужасом, ползая на коленках и шуруя тряпкой в дальних углах под шкафом. Пытается зажечь энтузиазмом дочь. — Словно год не вытирали!

— Не преувеличивай! — не поддается Дашка.

— А тут! Нет, ты только глянь!

— Делать мне больше нечего.

Оставляет тряпку и, сидя на полу, смотрит на дочь снизу вверх.

— Даш? Ты блинчиков хочешь? С яблоками.

Минутное колебание. Потом:

— Нет, не хочу.

— А вареников с вишнями?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза