ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Я знала, что говорю грубее и резче, чем думаю. Но это было моей единственной защитой. Какие еще слова можно было отыскать в ответ на ее бестактные вопросы?

– Скольких мужчин ты знала? – спросила она снова.

– Я не стану отвечать на этот вопрос. Это никого, кроме меня, не касается.

– А когда.., когда это случилось впервые?

– Давай прекратим разговор, мама. Это допрос. Я не стану тебе отвечать.

– Почему ты не пришла ко мне, когда поняла, что между тобой и мужчиной может произойти… Это?

– Потому что я не верю людям, когда они начинают обсуждать свои, а тем более твои чувства. Это во-первых, а во-вторых, – у тебя никогда нет времени. Ты всегда занята собственными делами.

– Что ты хочешь сказать, Хелен? Ты имеешь в виду что-то конкретное?

– Мама! Я больше не ребенок. Сколько раз это нужно повторять? Я не забыла ссору, которая была у вас с папой в Тисвильде. Ты что, думаешь, что все проходит просто так, не оставляя никаких следов?

Она сидела напротив и смотрела мне в глаза. Я поняла, что отступать некуда. Ни ей, ни мне. Она тоже.

– И ты знаешь, что мы с папой…

– Да, знаю. Знаю уже два года. И я знаю, что у тебя есть кое-кто другой. И я не виню ни тебя, ни кого бы то ни было. Только ты тоже не должна лезть в мою жизнь, как я не лезу в твою.

Она вздрогнула, будто ее ударили. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Мама резко встала и вышла. Я села на диване. На душе у меня было отвратительно. «Ты дрянь, – твердила я себе, настоящая дрянь. Берти – просто ангел в сравнении с тобой. Все, что ты умеешь – причинять людям боль.»

Через некоторое время в комнате появился папа. Он сел на кресло. Все в тот день походило на дурную пьесу, в которой актеры появлялись на сцене, только для того, чтобы произнести свои монологи.

– Хелен, ты так расстроила свою мать! – объявил он патетически.

И это было единственное, чего ему не следовало говорить. Теперь на меня падала вина за все горести их жизни.

– Она плачет, – добавил он. – Ты не должна была рассуждать о наших с мамой отношениях.

– Я не хотела, – ответила я. – Я не хотела причинить вам боль, я только хотела, чтобы вы прекратили обсуждать меня и мою жизнь.

– Все не так просто, Хелен. Ты ведь наша дочь, и мы хотим, чтобы ты знала наше мнение о твоих поступках.

– Но я-то не интересуюсь вашей точкой зрения, – выкрикнула я, сжимая кулаки.

– Я полагаю, что теперь ты взрослая девушка, – продолжил папа. – И я не хочу морализировать. Просто я думаю, что ты слишком рано начала вступать в половые связи с мужчинами. Я бы предпочел, чтобы ты пару лет подождала. Но что было – того не воротишь. Но я бы попросил тебя не устраивать в моем доме оргий…

Я, едва сдерживая слезы, закричала:

– Перестань!

– Нет, не перестану, – веско ответил отец. – Ты должна помнить, что вступать в интимные отношения с человеком можно только в том случае, если ты действительно его любишь…

Я больше не могла себя контролировать, и завопила так, что папа оторопел:

– Перестань! Сейчас же перестань! Не тебе об этом рассуждать! Что ты знаешь о любви!

– Хелен, я прошу тебя…

Я больше его не слушала и, рыдая, выбежала к себе.

Весь день я пролежала в кровати, всхлипывая. Гордость моя была уязвлена – я все рассказала родителям, а у них не хватило такта даже на то, чтобы придержать язык. Теперь я чувствовала себя самым одиноким человеком в мире. Мне не осталось ничего, кроме стыда и унижения.

Больше всего я боялась, что они не остановятся и будут обсуждать все это на следующий день, и через день, и после. Но как ни странно, этого не случилось. Ни папа, ни мама не возвращались к истории моего грехопадения. Видимо, они махнули на меня рукой, а может, решили предоставить меня собственному стыду. Впрочем, не исключено, что им просто было все равно, потому что каждого волновали свои заботы. Мы говорили о чем угодно, только не о том злополучном субботнем утре. Все делали вид, что его не было вовсе.

Глава 9

Скорее всего, родители не проявляли деликатность, а просто старались не думать, и, соответственно, не говорить об этом неприятном предмете. Так они пытались закрыть глаза на любую проблему всегда. У меня не было чувства вины. Хотя, кажется, должно было быть. Единственным результатом всей истории было то, что мне запретили устраивать вечеринки у нас дома, но саму в гости отпускали, как прежде. Не могли же они меня запереть дома, выпуская только в школу.