Однажды звездной ночью

– Серегу отвезли в больницу, он лечился, а Петр его навещал. Говорил, что чувствует за него какую-то ответственность, называл своим крестником. Серега, даром что чуть живой был, запомнил человека, который нашел его на дороге, и проникся к Петру особым доверием. Он ведь совсем еще мальчишка, но с детства по приемникам-распределителям скитался. Отец его вроде бы умер, потом мать умерла, он даже толком ничего не знал о своих родителях. Сидел в колонии для малолетних преступников, а только вышел – и опять пошел по старой дорожке. Связался с бандой некоего Васи Хачика. Бог его знает, кто он, и вовек бы не знать. И Серегу этот самый Вася проиграл в карты какому-то убийце. Его и еще одного такого же молодого дурака. А карточный долг, говорят, для урок – это святое. Тотчас бросили парней в машину, отвезли в укромное место и убили. То есть были уверены в этом. Серега не сомневался, если эти люди узнают, что он жив, то разыщут и рано или поздно прикончат. Он вообще не знал, что дальше делать, как жить, куда податься. Ну, как-то так вышло, что Петр предложил ему остаться у нас.

– Смелое решение! – покачала головой Марина. – Рискованное, я бы сказала.

– Да. Мне было очень страшно, – подтвердила Анна. – Очень! Но Петр, надо сказать, всегда умел меня убедить в чем угодно, – она слабо улыбнулась каким-то своим, далеким воспоминаниям, – а потом мы узнали, что Васе Хачику очень не повезло. Он не поладил с каким-то там Русланчиком Печерским – тоже, рассказывают, весьма серьезный человек. Русланчик на Васю наехал, как принято выражаться, и вышел победителем. То есть там погибли все эти хачиковцы, или как их называть – хачки? – Анна вдруг по-девчоночьи хихикнула. – Серега мог не бояться за свою жизнь, мог на все четыре стороны идти и чем угодно заниматься, но остался у нас. Я его сначала боялась, а потом привыкла, как к родному сыну. У нас же детей нет, а я всегда хотела сына и дочь. А Серега нам предан я прямо не знаю как, особенно Петру, тот для него и отец, и высшее существо какое-то, он ему руки целовать готов. Ну что, пошли еще чайку попьем? Спускаемся на кухню? – предложила Анна, словно спохватившись, что экскурсия по второму этажу слегка затянулась.

Марина рассеянно кивнула и шагнула на лестницу. И вдруг нога ее подвернулась, она только успела вскрикнуть – и покатилась вниз, пересчитала ступеньки и распростерлась у подножия.

Испуганная Анна спорхнула вслед, наклонилась над неподвижной девушкой:

– Господи боже! Да что ж это такое?! Вы ничего не сломали?

Маринины серые глаза казались почти черными на резко побледневшем лице.

– Кажется, что-то с ногой…

Анна вызвала врачей, Марину отвезли в больницу, наложили гипс и сообщили, что снимут только через сорок пять суток. «Ваше счастье, что обойдется без вытяжки, но надо лежать, лежать и еще раз лежать. У нас проблемы с местами, но к вечеру должно одно освободиться. А пока придется вам в коридорчике…» И тут вмешалась Анна. С мягкой, но непоколебимой решительностью она заявила, что забирает девушку к себе домой. Марина была слишком подавлена болью и страхом, чтобы возражать.

И вот она здесь. Уже больше года… Нога сначала неправильно срослась, пришлось заново ломать и накладывать гипс. Марина прижилась у Манихиных – правда, сначала, чуть выздоровев, пыталась уехать, но тут у Петра Федоровича появились первые признаки заболевания, он резко ослабел. Марина помогала Анне ухаживать за больным, помогала Петру Федоровичу в его делах (Манихин был совладельцем нескольких ночных клубов и ресторанов), много работала сама: ей оборудовали первоклассную мастерскую, любой керамист может только мечтать о такой! Конечно, она построила горн в саду, как и собиралась, но больше для независимости, потому что в голландской муфельной печи, подаренной ей Петром Федоровичем, обжигать изделия было гораздо удобней.

Да, многое, слишком многое пошло не так, как она хотела. Именно потому, что и тот мастер, рукам которого она подчинялась, тоже слабо представлял себе, что же именно он хочет вылепить.

Только недавно Марина поняла это. И испугалась того результата, который может получиться. Ведь всякая, даже самая красивая скульптурка прекрасна лишь в своем вечном состоянии покоя. Так сказать, гармония неподвижности – не то ожидания, не то выжидания. А что было бы, если бы творения рук человеческих обрели самостоятельную жизнь? Они возмутились бы против творца, они ополчились бы против него… и чтобы удержать их в повиновении, их пришлось бы разбить!

Марина резким движением содрала глину с круга, скомкала и швырнула в угол.

Увы, это единственное, что она сейчас способна сделать. Всего остального надо только ждать.

Опять ждать!

ИЮНЬ 1980 ГОДА, ЗАМАНИХА