Одни сутки войны

Вся эта масса металла обрушилась на советскую оборону. Разрывы встали густо, расцвели ярко и стремительно, на мгновение подсветив столбы земли и дыма. Как-то естественно и просто из этой мощной и словно бы неторопливой сумятицы разрывов вычленились одинокие автоматные очереди. Потом они слились, перемешались с пулеметными. Бой сразу набрал силу, и поначалу разведчики, оглядываясь назад и представляя, что сейчас творится в их такой обжитой и такой родной обороне, даже не заметили, как невысоко над ними пронеслись пулеметные трассы и легли на границе прохода в минных полях противника. Дзот, из которого они вышли на задание, жил, и пулеметчики делали свое дело, работали на них, на разведчиков.

Первая оторопь — надо думать о прорыве в тыл, а думалось о своих — стала исчезать. Все шло, как было задумано. И все опять без команд и напоминаний подобрались, стали готовиться к броску вперед.

Подготовка была несложной — половчее взять оружие, найти упор для ноги, как делают бегуны на старте, понадежнее надвинуть на пилотки капюшоны маскировочных курток.

Бестолочь автоматной трескотни удалилась. Противник втянулся в лощину. Через его головы били пулеметы. Но осветительных ракет было мало — обе стороны словно сговорились драться в темноте.

В какую-то минуту и на нашей стороне сработало реле и по нашей системе прошли нужные импульсы. Из леса высоко в небо взлетели огненные стремительные стрелы, им вслед прокатился злой шип — дивизион «катюш» отработал залп из всех установок.

Когда эта мешанина огня и стали долетела до лощины, в которую втянулся противник, даже бывалому Сутоцкому стало страшно. Земля ощутимо дрогнула и покрылась сплошным мерцающим, а потому кажущимся особенно злым огнем. Ракетные снаряды рвались ровно, могуче и красиво. От детонации взрывались установленные противником минные поля — земля от взрывов взлетала высоко и густо.

Николай Сутоцкий легко вскочил и сразу слева от себя увидел Матюхина и Грудинина. Они быстро шли, именно шли, а не бежали к немецкой обороне. Сутоцкий двинулся следом, начисто забыв, что первым должен был идти он. Потом его догнал Гафур.

Справа от них, обгоняя, пробежали несколько немцев, и разведчики присели, прячась в бурьяне, потом опять, пригибаясь, пошли дальше. Чем ближе подходили к вражеской передовой, тем больше теней металось вокруг них. Сквозь боевой шум стали пробиваться команды и вопли раненых. В последнюю минуту Матюхин свернул вправо и пошел не в обозначенный пулеметчиками проход, а по немецким следам: поскольку противник выдвигался отделениями, гуськом, он протоптал безопасные тропы.

Уже за линией обороны, за первыми окопами, замаскированными и тщательно оборудованными, они столкнулись с немецкими санитарами. С носилками в руках они трусцой бежали к передовой и, налетев на разведчиков, остановились, словно радуясь остановке.

— Много раненых? — выдохнул один из них хриплым, прокуренным баском.

— Хватает, — прикрывая автомат, хмуро ответил Матюхин. — Какого полка?

— Семьдесят третьего, гренадерского, — поспешно ответил второй, и Матюхин начальственно спросил:

— Штурмбанфюрера Кребса не видели? Здесь должны быть его машины.

— Никак нет. Но какие-то машины стоят вон там, за дзотами. Слева.

— Спасибо, — поблагодарил Матюхин и опять хмуро буркнул: — Боюсь, у вас будет много работы.

Николаем Сутоцким опять овладело ощущение веселой удачи, он не удержался и прошипел:

— Шнелль! Шнелль!

Немецкие санитары, втягивая головы в плечи, поспешно засеменили к передовой, а разведчики приняли вправо и стали обходить хорошо замаскированные землянки. Возле них стояли люди, слышался говор и звуки команд, отдаваемых, видимо, по телефону. Вероятно, здесь размещался командный пункт.

Мимо пробегали и проходили солдаты и офицеры противника, обеспокоенные явной неудачей, проскакали запряженные в фуру тяжелые кони, и ездовой, нахлестывая кнутом, гортанно крикнул разведчикам, чтобы они посторонились.

Никому не было до них дела, никого они не интересовали. Только в километре от передовой разведчики столкнулись с взводом солдат, которые спешили вперед, — может быть, пополнение, а может, смена потрепанным частям. Их командир — низенький, толстенький — деловито осведомился, почему они идут в тыл.

— Люди штурмбанфюрера Кребса, — ответил Матюхин. — Выполняли особое задание.

Матюхин достаточно хорошо знал, как на армейских офицеров действует упоминание эсэсовских чинов, и потому даже не остановился, а пошел дальше. Он не видел, как толстенький немец потоптался и повел свой взвод к передовой.

Потом, словно спросонья, стала бить советская артиллерия и сзади легли ее разрывы, позднее они легли в впереди, в деревне, и еще где-то в стороне. В деревне сразу разгорелся пожар, и Матюхин сошел с полевой, слабо накатанной дороги на скаты высоты — свет пожара освещал их, а на темном фоне скатов они были менее заметны.