Одно другого интересней

— Какой еще мошенник? Как он выглядит? Тише, граждане! крикнул он.

Стало тихо. А Ика похолодела. Ведь она ничего не знает о том, как выглядит этот мошенник, вдобавок даже его фамилия вылетела у нее в этот момент из головы. Что же делать? Как убедить этих людей, что она говорит правду?

— Он… он… из гончего листа… — запинаясь, начала она.

Милиционер не слушал ее. Он сердился. Он недавно служил в Трушеве, но трушевские ребята не раз доставляли ему неприятности. Видимо, он решил, что и эта девчонка позволяет себе над ним издеваться.

— Товарищ сержант, — подлила масла в огонь хорошенькая продавщица, — гражданочка вам хочет помочь, а вы с ней так нелюбезны!

Милиционер покраснел как кумач:

— Какой там гончий лист! Какой мошенник? Что это за шутки?

— Настоящий мошенник! — крикнула с отчаянием Ика. — Зовут его… зовут его… Евстахий!

И тут все присутствующие, включая продавщицу, расхохотались во все горло.

А милиционер схватил Ику за руку.

— Ах, Евстахий? — повторил он. — Как раз Евстахий, да? — Он подтолкнул Ику к двери. — Будешь знать, как издеваться над моим именем! — крикнул он и выставил девочку за дверь.

— О-хо-хо-хо! — покатывались в пивной. — Евстахий Евстахия поймал!

Дверь хлопнула, Ика оказалась снаружи, под ветром и дождем.

Она чуть не плакала от досады. Вот незадача! Надо же, чтобы милиционера звали так же, как преступника! Что же теперь делать?

Может быть, Ике и не удалось бы удержаться от слез, но, к счастью, когда она подбегала к Капитану, вдалеке, в бледном свете фонаря, вдруг снова мелькнул силуэт милиционера.

— Евстахий, — всхлипнула Ика еще раз и… и вдруг вспомнила фамилию: — Кужевик. Ку-же-вик! — В ту же секунду у нее родилась новая идея. Она наклонилась к окну Капитана. — Капитан, торопливо заговорила она, — пожалуйста, подъезжайте к станции, ладно? Я сейчас там буду!

— Есть, — отвечал Капитан и послушно завел мотор.

А Ика бегом помчалась вдогонку за милиционером, чья фигура уже исчезала в глубине улицы.

Сейчас ей совершенно не хотелось плакать. Ни капельки! Но несмотря на это, подбежав к милиционеру, она еще издали начала громко реветь:

— Дяденька милиционер! Гражданин милиционер!

Плотный, круглолицый, уже не молодой милиционер немедленно обернулся и подбежал к Ике.

— Что такое? Что случилось, гражданочка? — спросил он, ласково обняв Ику за плечи.

Он был такой симпатичный, что на секунду Ика заколебалась: а не сказать ли ему попросту все, как есть, без всяких уверток?

Нет, нет! А вдруг и он ей не поверит? Что тогда будет? Ведь время идет, неизвестно, как там справляется Горошек. Нет, сейчас она уже не может рисковать!

И она захныкала:

— Я потерялась, дяденька милиционер. Мне надо было… надо было тут встретить своего дядю на станции… и… и не нашла я ни станции, ни дяди, ни… ничего.

Милиционер добродушно рассмеялся.

— Эх, гражданочка, — сказал он добрым, слегка простуженным голосом. — Плакать не годится! Зачем же плакать? Сейчас найдем и станцию и дядю.

Тут только Ика понемногу начала успокаиваться, но не слишком быстро, чтобы не выдать себя.

— Ой, скорей бы, скорей бы найти дядю, — тараторила она. — Он такой хороший! Он меня ждет не дождется!

— Пошли, пошли, — сказал милиционер и, взяв Ику за руку, направился с ней в сторону станции.

А когда издали ей дружески мигнул задний фонарь Капитана, Ика сочла возможным даже улыбнуться. И затрещала, как пишущая машинка:

— А вы, товарищ милиционер, не знаете моего дядю? Он такой веселый! Зовут его Евстахий Кужевик! Не знаете?

— Как его зовут? — строго спросил милиционер, приостановившись.

— Ведь я же вам сказала, — вежливо отвечала Ика. — Евстахий Кужевик. Кужевик Евстахий.

Милиционер крепче сжал ее руку и зашагал так быстро, что Ике пришлось почти бежать. Несмотря на это она продолжала трещать:

— Он такой веселый. Он для смеху иногда усы себе приклеивает! Такие смешные! Они ему до того к лицу!

— Усы себе приклеивает? — переспросил милиционер.

— Да, да, — тараторила Ика. — У нас родные даже беспокоятся. Говорят, у кого усы, тот ночью храпит.

— Храпит?

— Да. Ну и пусть храпит. Ведь храпеть не вредно, — не останавливалась Ика. — Правда ведь, дяденька милиционер? Зато дяде усы так к лицу, что прямо не знаю!

— К лицу, говоришь? — буркнул милиционер.

В конце улички заблестели уже огни станции. Неизвестно, как продолжался бы этот странный разговор, но тут издалека послышался паровозный свисток. Ика побледнела от страха: вдруг они захотят уехать именно на этом поезде?

Видимо, та же мысль пришла в голову и милиционеру, потому что он вдруг побежал, увлекая Ику за собой.

А поезд приближался. Все громче слышался шум колес и пыхтение паровоза.

До станции оставалось уже только двадцать шагов… только десять… только два шага!

Милиционер толкнул дверь. Она с треском распахнулась.

Первым, кого они увидели, был Горошек. Горошек, загородивший собой маленького мальчика в красном беретике и пальто, в серых ботинках и брюках, Горошек, бледный и решительный, Горошек, нацеливший пугач на здоровенного мужчину, замахнувшегося для удара.

И тут Ика завопила:

— Дядечка! Это я!