Одно короткое лето (СИ)

— Но в душе так не думал. Ты бросил меня, даже не узнав точно о гибели. Развернулся прочь от Навей норы и просто ушёл. И это чувство вины заставляет мой образ возвращаться каждый раз по ночам. Я под землёй и ты с наивностью веришь, что каким-то чудом жива. Спустя столько Зим ты хочешь найти меня, но только ради своей собственной боли! Ради своего стыда, что долгие годы терзает совесть…

— Я любил тебя!!!

От крика скитальца конь хрипло заржал и встал на дыбы. Он сбросил своего ослабевшего всадника и галопом умчался в снежную бурю. Михаил понял, что уже не в силах подняться с земли. Над ним склонился золотой образ из его лучшего лета. Дикую стужу пронзали копья летящего снега, но Светлана была в лёгком платье и в венке из полевых цветов. Такой, какой Михаил запомнил её в свои самые счастливые дни.

— Ты бросил меня, но я давно уж простила. Я понимаю тебя и не важно жива ли. Ты же знаешь: я тоже бы отдала всё ради сына. Восемнадцать Зим ты растил его. Восемнадцать Зим ты помнил обо мне, держал мою душу у сердца…

Сказалец жадно хватал стылый воздух и чувствовал, что последние капли тепла его покидают. Ему грезилось, как за плечами Светланы стоит черноглазая дева. Тёмные волосы хозяйки Зимы разметались по бирюзовому платью. Она тянула руки к замёрзшему человеку, желая подрезать его нить искривлённым серпом. И только образ Светланы не давал коснуться скитальца — последнее, что согревает.

— Я бы хотел услышать эти слова от тебя настоящей, мне за это жизни не жалко отдать. Но это лишь мои мысли, моя трусость, которой я сам себя наказал. Я боюсь подумать о том, что ты проклинала меня перед смертью. И поэтому уверяю себя, что ты всё мне простила…

Образ грустно молчал, а Михаил спешил продолжить признание.

— Я держусь за нашего сына лишь потому, что я трус! Я возвёл его жизнь в ранг священного долга перед тобой, потому что не спас, не решился дойти до конца. Я всегда говорил, будто всё было сделано ради Олежки. Но клянусь – и сейчас готов исполнить данное обещание! Я спустился бы в Навьи норы и искал тебя там до последнего вздоха! Но похоже Зима пришла за мной раньше. Даже здесь я подвёл тебя: не увидел могилы, не нашел хотя бы твой след оставленный перед смертью. Жизнь кончена, она завершилась моим поражением.

Светлана слушала, не спуская с него серых глаз. Волчьи тени кружили вокруг хороводом. Хозяйка Зимы улыбалась, предчувствуя жертву.

— Эта девочка у ярила — Навь, что я освободил. Она стала истинной карой. Я не хотел принимать её, знал, что подземница обличит мою слабость, и она действительно сделала это! Навь доказала, что Олежка всегда был причиной. Я не отпускал его из-за себя, не оказался готов быть достаточно сильным для этого! Но хочу быть сильным хотя бы сейчас, когда умираю! Я говорю тебе это, сознаюсь во всём, каюсь! Прости же меня! Забери из этого мира туда, где мне давно заготовлено место! Я хочу умереть!

— Живи!

— Нет, я хочу умереть!

— Не здесь и не сейчас, отец!

— Светлана! Светлана!

— Если бы мать была здесь, она бы тебя на плечах тащила, но не позволила сдаться!

Михаил резко выдохнул, мороки и призраки отступили. Над ним склонился не образ погибшей любимой, а его собственный сын. Олег поднял старика с холодного снега, заставляя вернуться в реальность. И Навь была рядом.

Анюта внимательней смотрела туда, где ещё недавно мелькали тени волков, но видения бесследно исчезли.

— Мы близко, отец! Убежище рядом! Как же ты выжил?! — помогая встать, расспрашивал сын.

— Выжил? — непонимающе прошептал Михаил. Сознание туманилось, он был готов отключиться.

— Он замерзает! Возможно, ранен! — окликнул Олег. Тихо ругаясь, Анюта подхватила старика под второе плечо. Рядом с ними, скуля и хромая заковылял на трёх лапах Ярчук.

Блаженное беспамятство то и дело накрывало Михаила тёплой волной. В эти минуты вновь чудился вой за спиной, а возле сына и Нави виделся лик разозлённой хозяйки Зимы. Сказалец позволил мраку на время забрать себя, охватить бессознательной слабостью. Пусть всё будет так, как должно. Возможно образ спасения сам был соткан из лжи и обмана. Возможно отец не встретил Олега перед собственной смертью и ему лишь всё это приснилось. Если так, то в самой смерти всё же нашлось место для справедливости. Ведь так страшно умирать в одиночестве…

…Он очнулся от громкого скрежета. Руки сына подхватили отца и потащили вперёд. Навь бормотала что-то о «защите» и «предках», но старик плохо слышал.

— Осторожно, Анюта – не ударься об люк, — торопливо шептал Олег. Громкий звук замков запирания оглушил гудящую голову, яркий свет резанул по глазам и заставил зажмуриться. Вокруг стало тепло, даже душно.

— Где мы? — спросил старый скиталец, но его голос звучал не громче тихого шёпота.

— Потерпи, мы уже внутри бункера! Пришлось повозиться с кодами возле люка. Даже не представляешь, как долго мы разбирались!

— Код был на диске, — прохрипел Михаил, хотя его снова не расслышали.

— В файлах был код, но система не хотела его принимать. Я набирал и набирал, наверное раз сто вбил нужную комбинацию! Уже почти отчаялись, но двери наконец-то открылись!