Одно лето в Сахаре

В книгах Фромантена, так же как и в его картинах, тоже доминируют мягкие, приглушенные тона. Такое свойство его прозы обнаружится сразу, как только читатели ознакомятся с «Одним летом в Сахаре». Эта книга является, несомненно, документом. Однако на нем лежит сильный отпечаток личности писателя. Письма, из которых составлена книга, написаны не в Сахаре, а лишь месяцы и годы спустя, уже во Франции, по путевым заметкам и эскизам, и, стало быть, живая действительность в них подверглась литературной обработке. Это нисколько не повредило убедительности и достоверности книги. Скорее наоборот, поскольку, отказавшись рабски копировать детали, автор сумел представить обобщенный, синтетический образ действительности. Фромантен обладал прекрасно развитым чувством избирательности, позволявшим писателю оперировать только тем материалом, который отвечал его эстетическим целям и оставлял достаточно свободы воображению.

Как известно, для живописца уже сам процесс созерцания содержит момент обобщения, устранения того, что кажется случайным и незначительным. Аналогичную эстетическую функцию выполняла и феноменальная память писателя. Именно благодаря этим качествам фромантеновского таланта, усиленным профессиональными упражнениями, его книга оказалась столь не похожей на записки многих профессиональных путешественников, старательно инвентаризировавших все попадавшие в поле их зрения предметы. Как оказалось, отказ от случайного, несущественного при повышенном внимании к характерному обусловил и большую поэтичность образов. При этом, хотя Фромантен и формировался как художник и писатель в эпоху расцвета романтизма, тяготевшего к внешним эффектам, его собственную манеру письма в обоих видах искусства отличала классическая строгость. Язык его прозы чист и прост, и выразительность его достигается не показной красивостью стиля, а гармонией между словами и тем, о чем они повествуют. Будучи романтиком в той мере, в какой он полагался на субъективное начало, на собственные внутренние резервы вдохновения и таланта, Фромантен одновременно преодолевал каноны романтической эстетики, учась ремеслу у предшественников, а искренности у природы.

Основа метода Фромантена и в живописи и в литературе — симпатия к предмету изображения и доскональное его изучение, независимо от того, идет ли речь о пейзаже или о слившихся с этим пейзажем людях. Его проницательность была тесно связана с изначальной доброжелательностью и отсутствием предвзятости по отношению к алжирцам. Еще в первый свой приезд в Африку он писал: «Я хочу настолько подробно изучить повседневную жизнь и обычаи, чтобы все это стало для меня столь же привычным, как наша европейская жизнь. Я думаю, что очень мало кому из путешественников хватало желания или времени понаблюдать за этим вблизи. Живущие здесь европейцы либо не утруждают себя надлежащим размышлением, либо слишком ко всему привыкли. Существует такая же поэзия арабской домашней жизни, как существует поэзия французского очага. Меня поражает именно поэтическая и сокровенная сторона вещей, и именно ее сущность я хочу уловить»[7]. Добрая воля Фромантена в стремлении познать интересующие его вещи выразилась не только в наблюдениях и «надлежащих размышлениях», но и в серьезных попытках изучить арабский язык.

Внося в описание путешествия по Африке свое художническое восприятие в тех случаях, когда речь идет о пейзаже, предметах и красках, Фромантен проявляет себя как квалифицированный психолог, когда речь заходит об обычаях, нравах и индивидуальных портретах. Надолго остаются в памяти описания этикета жителей пустыни, национальных танцев, местных блюд, одеяний различных народов. Сильной стороной таланта Фромантена была его способность своевременно менять регистры повествования. Он умело включал в рассказ эпизоды-интерлюдии, внося тем самым в него разнообразие. Эти вкрапления помимо стимулирования интереса выполняют и важную информационную функцию: благодаря им читатель узнает многие детали жизни алжирцев.

Интересны психологические наблюдения, в которых прослеживается взаимосвязь между особенностями общественных отношений, пейзажем и национальным характером. Особый интерес книга эта должна представлять для историка арабской культуры, который, зная современные обычаи алжирцев, сравнит их с записками Фромантена. Даже такие, казалось бы, не имеющие значения сведения, как, например, неприятие арабами в прошлом веке кофе, чая и табака, могут оказаться интересными, если учесть, что для современных алжирцев кофе, а для их соседей, марокканцев, чай являются, по существу, национальными напитками.