Одно сплошное Карузо (сборник)

Можно разглядеть Божий промысел в том, что такие таинственные технологии, как радиовещание, то есть передача речи поверх всех барьеров на огромные расстояния, становились главными средствами борьбы в двадцатом веке против тирании и массовых жестокостей.

Уже самое начальное и несовершенное, зародившееся в Лондоне в ходе Второй мировой войны антифашистское вещание доставило Гитлеру немало хлопот, ободрило немало отчаявшихся сердец. Возникни разветвленное и мощное, типа современной «Свободы», радиовещание в тридцатых годах, сталинской банде, может быть, и не удалось бы провести массовый террор в желанных масштабах.

Помнится, отец рассказывал мне, как в их лагере стало известно, что некая радиостанция сквозь неистовый вой глушилок передает номера лагпунктов и имена начальников вохры, отличающихся особенно жестоким отношением к заключенным. Режим тогда явно смягчился, у вохровцев очко сыграло. На отчетливом русском языке до их сведения доводилось, что в мире, пока хотя бы только в мире идей, существует альтернатива их гадской власти.

Не было у коммунистов врага страшнее, чем радисты «Свободы». Вся наша молодость прошла под знаком бесконечных проклятий в этот адрес, а также бесконечных гнусных карикатур всяких Кукрыниксы и Борисов Ефимовых, на которых перед микрофонами изображались извивающиеся чудища со змеиными языками.

Эта так называемая «контрпропаганда», хоть и не вызывала у советских людей соответствующего накала священной ненависти, достигла своей цели в одном – все, что было связано с Радио «Свобода», казалось, было пронизано высочайшим током опасности и провокации. Даже и в самые мягкие периоды ослабления международной напряженности, когда иные либеральные деятели советской литературы соглашались выступить на «Голосе Америки» или Би-би-си, интервью «Свободе» казалось чем-то если не самоубийственным, то непростительным. «Голос» и Би-би-си обладали все-таки некоторой респектабельностью как правительственные учреждения, за «Свободой» же подразумевались разведка и контрразведка, какие-то таинственные операции «плаща и кинжала».

В 1975 году мне после девятимесячной борьбы удалось пробить поездку по приглашению в Калифорнийский университет. Незадолго до отъезда со мной беседовал какой-то крупный чин КГБ. «А вы знаете, что некоторые ваши товарищи из числа новых эмигрантов скатились до самого черного дна, до сотрудничества с радиостанцией «Свобода»?» – спросил он и назвал имена Галича, Максимова, Коржавина, Свирского. Я представил себе этих людей, сидевших на этом самом «черном дне», и оно мне показалось чем-то вроде знаменитой «московской кухни».

Эмиграция росла, и компания «черного дна» расширялась, вскоре там появились Анатолий Гладилин, Виктор Некрасов, Наталья Горбаневская, Александр Гинзбург, Эдуард Кузнецов… Уже сами эти имена рассеивали демонический ореол вокруг «Свободы». Радиостанция заговорила голосами современной тираноборческой России. Кагэбэшным дезинформаторам все труднее стало проводить свои тезисы о продажности и церэушности.

Когда подошла моя очередь на пинок в зад, я стал время от времени сотрудничать со «Свободой» и никогда не пожалел об этом. Однажды в 1985 году в моем вашингтонском доме появился бывший товарищ, ставший порученцем оттуда. Он стал активно передавать мне претензии своего начальства и среди прочего, а может быть, и прежде всего, нарекания в том, что я выступаю на волнах «Свободы». Посмотри на меня, говорил он, ведь я же не выступаю по «Радио Москвы», а ты выступаешь на чужой радиостанции. Послушай, сказал я ему, на «Радио Москвы» нужно врать, а на «Свободе» не нужно. Как ты думаешь, что лучше: врать по своему радио или говорить правду по чужому?

Ироничная, современная, глубоко интеллектуальная среда «Свободы» уже самим своим существованием отрицала возможность вранья и провокаций. В этой среде всегда существовало и существует настоящее понимание роли писателя у микрофона. В принципе, я всегда работал в атмосфере доверия еще с тех времен, когда моим непосредственным редактором был скромнейший и преданнейший делу Борис Оршанский. Все свои темы я определял сам и постепенно пришел к тому, что я сейчас называю «радиодневником писателя».

Были годы, когда речь «Свободы», казалось, полностью тонула в реве коммунистических глушилок. Заслон был настолько тотальным, что возникали уже предложения о закрытии всего предприятия как провалившегося. К счастью, это не состоялось, альтернативная станция продолжала вещание, и, как сейчас, оказалось, речь все-таки проникала сквозь рев. Даже и в Сибири, и на Урале находились люди, которые исхитрялись записывать наши голоса на магнитофоны, а потом очищать их от прилипшей грязи.