Одно сплошное Карузо (сборник)

Вряд ли кто-нибудь на том балу 1960 года в ресторане «Балатон» мог вообразить (даже, признаюсь, и я не воображал), что судьба раскидает «блестящую плеяду журнала «Квершнитт» от Израиля через Швейцарию, Германию и Францию до Соединенных Штатов. Ну а те-то, что остались, не разобщены ли они еще больше нас, выкинутых на «задворки»?

Однажды, двадцать три года назад, на ветренном перекрестке в Токио я задал уличному оракулу вопрос о судьбе моего литературного поколения. Ответ, кажись, прозвучал по делу. «Нужно быстро идти вперед, не упуская момента. Если все будут действовать дружно, будет удача»… В те времена казалось, что пожелания оракула легко выполнимы. Коварное «если» ускользнуло от внимания.

Последующие годы показали, что, несмотря на быстрое движение, момент был упущен, если он вообще существовал в природе. Иногда кажется, что все развивалось по логике хаоса, иногда думаешь, что осуществлялся чей-то недобрый замысел. Так или иначе, но «блестящую плеяду» год за годом стали раздирать ссоры, столкновения самолюбий, хитрые уловки, которые еще долгое время никто не решался называть предательством.

Вырождение «Юности» в подкаблучную богадельню стало очевидно уже в конце шестидесятых годов. Заматеревшая в многочисленных компромиссах, с карманами, полными ворованных фигов, бывшая молодежь еще пыталась увидеть какой-то свет в конце тоннеля, еще мерещился образ нового журнала, юнее «Юности», некая гулкая лестница с эхом новых метафор; процесс разъединения, однако, шел все ускоряющимся темпом, и лестница в конце концов была просто облевана.

Мечта о литературной плеяде все-таки сбылась, однако на десятилетие позднее. Объединение произошло не на поколенческой – в принципе, как оказалось, полностью фальшивой – основе, не по эстетическим принципам различных формальных направлений, как это было в двадцатые годы с футуристами, конструктивистами и имажинистами, не по философским даже течениям, ибо рядом были и позитивисты и новые мистики, а на единственной, кажется, в наше время плодотворной и честной основе, когда объединяются люди, которым просто стало уже невмоготу терпеть тоталитарный блуд.

Альманах «Метрополь» – вот подлинная литературная плеяда наших дней. Он дал тем, кто в нем участвовал, и тем, кто был рядом с ним, новое ощущение среды, что, казалось, давно уже испарилось под идеологическими и политическими сушилками, а этой среде он вернул почти уже забытое ощущение праздника. «Метрополь» во многом осуществил то, что смутно мерещилось наивным юнцам молодой «Юности». Облитый ложью всех этих феликсов кузнецовых и грязью гневных собраний московских писателей-партийцев, он выдержал всего лишь одно издание тиражом двенадцать самодельных экземпляров и просуществовал всего лишь один год как группа, зато, в отличие от тридцатилетней старушки «Юности», он никогда уже не постареет.

Хоть краткий миг, но полный правды…» [247]

(Феномен Твардовского)

Александр Трифонович Твардовский считался человеком исконно русским, несмотря на свою до чрезвычайности польскую фамилию. В Польше «пан Твардовский» столь же типичен, как у евреев Абрамович, у американцев Джонсон или у русских Сидоров. Там бытует неисчислимое количество анекдотов про «пана Твардовского». Вот вам развитие поговорки «потри русского, татарина найдешь». С тем же успехом найдешь и поляка, и немца, и еврея, и грека, да и кого только еще не сыщешь, вплоть до финикиян и ассирийцев.

Нам редко приходит в голову продумать до конца образ России как промежуточного царства, переплетения путей исторических, военных и торговых, а между тем мы, может быть, вторые на земле после Америки – космополиты, и язык наш восхитительно космополитичен. Племя же смолян, к которому принадлежал Твардовский, вообще было экспонировано на Запад больше других, а посему и в связи хотя бы с географической близостью можно кощунственно вообразить себе даже и близость этого племени к диким еврейским мужикам Шагала, пролетающим в небе над Витебском; или наоборот.

И все-таки, конечно, он был русским – со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до пристрастия к «веселию Руси». Мне вспоминается сейчас Александр Трифонович в один из периодов этого пристрастия. С остекленевшими глазами и застывшей виноватой улыбкой на луноподобном лице он шел через ресторан московского Дома литераторов. В углу кутила бражка черносотенных литературных подонков, что-то вроде Владимира Фирсова или Феликса Чуева, а может быть, и они сами. Увидев одиноко покачивающегося Твардовского, то есть могущественного оппонента их патрона, вождя сталинистов Кочетова, подонки бросились к нему.

– Александр Трифонович, присоединяйтесь к нам! Милости просим! Какая честь сидеть рядом с великим русским поэтом! Выпьем, друзья, за славу России, за великого русского поэта Александра Твардовского!