Одно воспоминание Флоры Бэнкс

Мама торопливо спустилась, едва не упав на нас. Длинный кардиган волочился за ней, волосы завивались и были в беспорядке.

— Флора, дорогая! Ох, Флора, милая. Как дела у Пейдж? Ладно. Почему бы нам не выпить чаю?

Она посмотрела на мои руки, и я вытянула их, показывая, что на них нет новых записей. Желтые листки, исписанные Пейдж, лежали в моей сумке, и я испытала облегчение от того, что родители ничего не узнали. Они бы запаниковали, попытались поговорить с Пейдж и сгладить конфликт, как будто я была маленьким ребенком, не отвечающим за свои поступки. Я больше не маленькая девочка. Мне семнадцать.

Дрейк заставил меня все помнить. Я открыла было рот, чтобы сказать родителям об этом, но сразу его закрыла. Я не хотела, чтобы они узнали, что я поцеловала парня на пляже. В этом доме я маленькая девочка, а маленькие девочки не целуются с парнями на пляже.

Я помнила, что сделала. Я цеплялась за этот факт. Я поступила плохо, но поцелуй был моим, и он был настоящим. Этот поцелуй не исчез. Он оставался в моей голове. Я помню это, потому что люблю Дрейка. Я сжала камешек в кармане, уверенная: если я потеряю его, то потеряю и память.

— Я поставлю чайник, — сказала я маме.

— Спасибо, дорогая.

Я вскипятила воду и заварила чай в чайнике в горошек, который у нас с тех пор, когда я была совсем крошкой. Я поставила его на стол, достала из холодильника молоко в пластиковой бутылке и расставила любимые кружки всех членов семьи. На дверце холодильника висел лист формата А4 с фотографиями кружек. Каждое изображение было подписано. Думаю, я сделала это сама. Моя любимая кружка, по всей видимости, розовая в горошек, это самая скучная кружка в мире. На маминой написано: «Лучшая МАМА на свете» и нарисована мультяшная женщина в фартуке. Папина — с портретом бородатого мужчины и надписью: «Уильям Шекспир». Я готова была поспорить, что это не наши любимые кружки, но я все равно достала именно их.

Я ощущала слова Пейдж сквозь ткань сумки. Не нужно было проверять, чтобы узнать, что там написано. Пока нет. Эти слова жгли мне кожу.

— Флора, — сказал папа, как только мы сели за стол. Обычно он никогда не начинал разговор первым. — Послушай, кое-что непростое должно произойти.

Я положила перед собой блокнот, ручку и смартфон, потому что могла держаться за них, как за соломинку.

Мама обхватила кружку и молчала. Она даже не предложила нам печенье.

— Ты знаешь Джейкоба? — спросила мама.

— Я люблю Джейкоба! Джейкоб — мой брат. Где он?

Я повернулась в ту сторону, куда смотрели родители, — на стену с фотографиями.

Увеличенные снимки — мои, мамы, папы и мальчика — все приклеены скотчем. Под изображениями были написаны наши имена. Под мальчиком: «Джейкоб (брат)».

Я знала Джейкоба. Его я любила больше всех на свете. Он был старше меня. Обычно он подхватывал меня на руки и носил по дому, позволял смотреть телевизор, сидя у него на коленях. Я очень хорошо помнила, как он разрешил накрасить ему ногти на ногах.

— Он во Франции, — продолжала мама. Она говорила очень быстро. — Ты знаешь, что Джейкоб старше тебя. Знаешь ведь, правда? Ему двадцать четыре года. Сейчас он живет во Франции, и мы редко с ним видимся. Но Джейкоб очень тебя любит. Больше, чем нас.

— Двадцать четыре? — Я нахмурилась, глядя на фото. Темноволосый мальчик привлекал изящной худобой. Он выглядел моложе двадцати четырех лет.

— Это старый снимок, — сказал папа. — Да, сейчас ему двадцать четыре. Мы не виделись с ним несколько лет. — Он посмотрел на меня, проверяя выражение моего лица, потом продолжил: — Мы получили известие о нем. Джейкоб в больнице: он очень болен. Мы должны поехать к нему, Флора.

Я старалась вникнуть в смысл слов отца.

— Если вы давно его не видели, откуда тогда знаете, что брат меня любит? Я знаю, что люблю его, потому что это помню.

— Мы просто знаем, и все, — ответила мама. — Но это не главное. Мы должны поехать и навестить его в больнице.

— Мы едем во Францию? Так вот почему внизу стоит чемодан! Мы уезжаем из дома? Мы едем на встречу с Джейкобом?

Я никогда не уезжала из дома, понятия не имела, как выглядит Франция, если не считать смутного представления об Эйфелевой башне.

— Нет, ты не едешь, — произнес папа, а мама выпила полчашки одним глотком. Она сильно нервничала. — Мы едем, а тебе придется остаться дома. Это лучшее место для тебя. Франция стала бы чересчур большим испытанием, а нам необходимо сосредоточиться на Джейкобе. Путешествие будет слишком тяжелым, и тебе ни к чему привыкать к новому месту. Здесь тебе лучше.

— Но я хочу увидеть Джейкоба! Я хочу поехать с вами!