Одноэтажная Америка

От таких вопросов лицо старейшего имама изменилось, у него даже щека задергалась. Молодой священник нервно постукивал пальцами по колену. Понятно было, что они чувствуют себя не в своей тарелке. Не столько из-за наших вопросов, а сколько из-за отношения к ним в обществе. К тому же за день до этого двадцать один мусульманин был арестован по подозрению в подготовке взрывов самолетов. Правда, арестовали их в Англии, а не в США. Однако общественный резонанс был силен и на другой стороне Атлантического океана.

Тем не менее старейший имам, хотя и осторожно, ответил на каждый «неудобный» вопрос. Настала моя очередь спрашивать, и я спросил, что, на его взгляд, предпочтительней: отделение церкви от государства или правление теократии. После паузы он сказал, что мог бы допустить отделение церкви от государства, если бы в его стране было разнообразие религий, но так как есть только одна, то теократия вполне приемлема.

Затем нас пригласили в офис старейшего имама. Камеры были выключены, и он облегченно вздохнул. Говорил он теперь более свободно, улыбался и шутил.

Вот-вот должны были подать арабский кофе. Пока ждали кофе, я спросил, почему же мусульманские лидеры не столь откровенны в осуждении террористской жестокости: ведь эти люди, которые берут на себя ответственность за взрывы, заявляют, что действуют во имя Аллаха. Имам не ответил прямо, но сказал, что вопрос террористической жестокости не будет разрешен, пока не прекратится «израильская агрессия против Палестины».

Другой имам вошел к нам, опять подобострастно улыбаясь. Его сопровождал высокий, стройный, с умными глазами на невинном лице юноша, представленный как сын имама, Мохаммед. Всеобщее внимание сосредоточилось на нем, когда Владимир спросил, кем он считает себя: иракцем или американцем. Он ответил просто и красноречиво: «И то и другое. Я ощущаю глубокую связь с нашей ливанской родиной потому, что это наш духовный источник, то, чем я дорожу. Но мне очень нравится в Америке, и я также считаю себя американцем». В то время, как Мохаммед отвечал нам, я взглянул на его отца. Тот смотрел на сына пристально и беспокойно: он явно не был готов к тому, чтобы услышать такие ответы. Вопросы продолжались; он смотрел на сына все более пристально и беспокойно. Наконец, нервно засмеялся и обронил: «Знаете, только сейчас я начинаю понимать, что думает мой сын!»

Парень заявил, что хочет стать журналистом. «Я хочу помогать людям рассказывать историю их жизни».

Когда мы отъехали от мечети, Владимир спросил, что я думаю обо всем этом. Я сказал, что еще должен подумать, не могу ничего сразу сказать, хотя мне понравился этот высокий арабский мальчик… Когда он отвечал на наши вопросы, его отец очень нервничал.

Владимир вел машину, сосредоточенно глядя на дорогу. «Этот молодой имам… Черт, никогда бы не купил у него машину!»

* * *

Наша следующая остановка — ливанский семейный продуктовый магазин.

Во времена моего детства семейные магазины были распространены в Америке, и свою первую работу я нашел именно в таком магазине, в Глен Еллен. Я подрабатывал как «коробочный мальчик», упаковывая продукты и помогая донести их до машины. Для жителей городка посещение таких магазинов было больше, чем обычная коммерческая акция. Многие останавливались поговорить с мясником или с кассиром. Покупателям нравилось немного с ними поболтать о том о сем: кассиры и мясники — опытные, знающие, интересные, хорошо информированные люди. Было в этом что-то неспешное, милое и очень провинциальное. Как в коммерческом, так и социальном смысле.

Спустя годы семейные продуктовые магазины стали повсюду заменять супермаркеты с более низкими ценами, лучше оборудованные, но — увы! — лишенные человеческой индивидуальности. Живя в Монтане, я видел, как исчезают они один за другим. Но в прошлое уходили не только эти милые и провинциальные магазины. Навсегда уходила многолетняя американская традиция, и я пытался вспомнить, есть ли где-нибудь в сегодняшней Америке семейные магазины или их давно уже нигде нет.

В Деарборне они были.

Длинные прилавки с многообразием колоритной ливанской еды — несколько сортов оливок, салаты, вяленое и свежее мясо, рыба, птица, сыры… Полдюжины человек работали за прилавками: готовили блюда, выполняя заказы. Судя по одежде, менеджеры и лица свободных профессий составляли клиентуру магазина. Они целеустремленно двигались по проходам, аккуратно выбирали фрукты, овощи, сыры и помещали в свои тележки. У мясного прилавка и сладостей шла неторопливая беседа. Люди смеялись, дружески подшучивали друг над другом. Ловко упакованные продукты переходили из рук продавца в руки покупателя. Я ходил по проходам, оценивая аккуратные магазинные полки, на которых, судя по этикеткам, располагались продукты высокого качества. Хорошо было хоть ненадолго вернуться в прошлое, в давно уже исчезнувшую часть моей жизни, культуры моей страны.