Одного поля ягодки

— Сашка, ты не хочешь перейти к нам? Твой босс тебе все равно не увеличит зарплату. А твоя головка соображает так здорово, что нуждается в соответствующей оплате!

— Скажи это ему. Мне нужна от тебя кое-какая помощь, Лешенька!

— Материальная? — оживился Ванцов.

— Нет, — разочаровала его я. — Узнать некоторые подробности об одном деле пятнадцатилетней давности. Сможешь?

— Попробую. Давай подробности.

Я начала рассказывать ему историю маленького брата Вики и Кати, старательно не обращая внимания на округлившиеся глаза моего драгоценного Ларчика. Пускай думает, что я ничего не делаю и, что самое главное, делать ничего и не намереваюсь!

Оба они меня выслушали с предельным вниманием, после чего толковый Ванцов пообещал к концу дня постараться выяснить что-нибудь в архиве, а бестолковый Ларчик простонал: «Бедная девочка», и я не была настолько глупой, чтобы отнести последнее замечание на свой счет.

Нет, нет — такие ласковые словечки были, вне всякого сомнения, адресованы Катюше!

Черт возьми, до чего же мне хотелось в порыве откровенности сообщить «пламенному идальго», в каком, простите, хлеву работает его Дульсинея Тобосская!

Но с мужской глупостью и сражаться глупо. Если уж господь не мог ничего поделать с трусливеньким, спрятавшимся в кустики Адамом, то уж куда мне тягаться с этим недоразумением?

Нет в жизни совершенства, увы!

* * *

— Значит, вот какие дела…

Первым наше затянувшееся молчание не смог выдержать Ларчик. Я-то преспокойно курила, дожидаясь момента, когда настанет вечер и я смогу сделать два дела, которые, увы, можно сделать только после восемнадцати ноль-ноль. Как известно, порок любит темноту. А мне надо было посетить сразу два гнездилища порока.

— Значит, вот такие, — кивнула я.

— И ты подозреваешь Екатерину в том, что это она взяла ножницы и укокошила невинного младенца?

Его глаза сверкали праведным негодованием.

— Почему укокошила? — невинно улыбнулась я. — Может быть, протянула ножницы и наблюдала, как ребенок корчится в крови…

— Она не монстр! — крикнул он.

— Знаешь, друг мой, историй о таких страшных проявлениях детской ревности сколько угодно, — ответила я. — Увы, против этого ты мне возразить не можешь… Этот ребенок отнимал у Кати материнскую любовь. Может, она привыкла к обожанию настолько, что любое проявление чувств матери к другим казалось Кате несправедливым? В четыре года дети еще мыслят на уровне растений…

— А, кстати, почему ты не допускаешь участия Вики в этом? — схватился за Вику, как за соломинку, мой утопающий в любви босс. — Она тоже могла это сделать.

— В десять лет уже есть чувство ответственности, — пожала я плечами. — И потом я пытаюсь понять причину Викиного исчезновения, всего лишь… Это старое дело может оказаться поводом для ее странного поведения. Возможно, Вика всю жизнь мучается комплексом вины. В принципе именно о нем упоминал Евгений Ильич. И ничего подобного нет у Кати.

— Ты сама говоришь, что она была еще слишком мала…

— Послушай, — попросила я его. — Не кипятись, ладно? Я не собираюсь твою Екатерину обвинять в убийстве младенца. Слишком тяжелое обвинение, чтобы выдавать его лишь на основании своих слабеньких догадок.

— Вот именно, — несказанно обрадовался Ларчик. — Сама же и сказала.

— Но если ты считаешь, что все мои догадки не более чем глупость, можешь оставаться при своем мнении. Я же постараюсь либо утвердиться в них, либо опровергнуть, но только на основе реальных фактов. Пока же факты таковы, что обе девочки стали свидетелями самоубийства ребенка, пусть даже и случайного, и потом агрессия несчастной матери была направлена на обеих девиц, но в большей степени именно на Екатерину. Почему? Что она успела понять или узнать? Что так старательно скрывают от нас и Евгений Ильич, и Екатерина? И почему медальон с волосами малыша найден у убитого Салилова? Согласись, такая масса вопросов требует ответов, и кто-то из наших с тобой невольных знакомцев ответы на эти вопросы прекрасно знает! Можно тебя попросить об одной вещи?

— Конечно.

— Забудь о том, что ты плененный чарами красавицы Екатерины Ларчик! Вспомни, что ты сыщик. Потому что одной мне решить эту головоломку не по силам…

Он молчал. Слава богу, подумала я. Если бы страсть уже окончательно взяла верх над его рассудком, сейчас последовала бы гневная отповедь, что я все придумываю. А то, что он еще не лишился способности думать, радует несказанно!

Телефон прервал звоном тишину в тот момент, когда Ларчик открыл рот, собираясь мне ответить.

Я подняла трубку.

— Алло?

— Простите, — услышала я женский голос, немного глуховатый и тихий. — Я по поводу объявления по телевизору. Там был ваш номер…

— Вам известно что-то о Виктории Юсуповой? — я постаралась справиться с охватившим меня волнением. Больше всего я боялась, что Вики уже нет в живых!

— Да, известно, — сказала женщина.

— Что? Где она? Жива ли она?

— Дело в том, что Виктория Юсупова не хочет, чтобы вы ее искали.

— Откуда вы это знаете?

— Виктория Юсупова — это я, — сказала женщина.

— Что? Вы? — боясь поверить своим ушам, переспросила я.