Одного поля ягодки

— О Катерине, — согласилась я. — И Вике. Если ты сможешь, просвети меня и насчет Салилова.

— Мразь этот Салилов, — передернулся от отвращения Леня. — Абсолютная, законченная мразь… Ну и с чего я должен начать?

— Кто появился в «Бэтмене» первым? И кто такая Смирнова?

Он задумался.

— Первым появился этот гномик, — загадочно сказал он. — А про Смирнову я ничего не знаю. Как она хоть выглядит?

— Не знаю. А какой гномик? — переспросила я.

— Белесый гномик с острыми ушками. Дружок Вики. И, кажется, муженек ее подружки. Марины? Майи? Маши? Не помню, хоть расстреляй!

— Марины.

— Вот! Ты ее знаешь?

— Да, — кивнула я.

— Так вот, гномик этот долбаный появился первым. Устроился на работу. Сань, ты помнишь?

Саня, снова ставший немногословным, кивнул.

— Вот кого надо на общение с голубенькими человечками сажать, — усмехнулся Леня. — Полный гнус! Он сидел во-он на том стульчике и за всеми наблюдал такими заинтересованно-похотливыми глазенками! Подсчитывал, кто сколько карат на себе носит. Первое время все пытался наладить контакты, но никто особенно на эти контакты не шел. Потом он подружился с этим Салиловым. Салилов тут подвизался в качестве жиголо. Мерзопакостный тип, скажу я тебе! Единственный, кто с этим карликом сдружился, был именно Димочка! Что-то они там довольно долго обсуждали, я не вникал в их планы. Но спустя какое-то время у обоих завелись баксы! Мне кажется, что они развлекались шантажом.

— Как это?

— Просто, — фыркнул Саня. — Кто-то трахает, а кто-то фотографирует. А потом предъявляют снимки и лупят бабки… Поняла?

— Теперь да, — кивнула я. — А Вика с Мариной знали?

— Знали, не беспокойся, — заверил меня Леня. — Не знала только Екатерина, потому как всему на свете верила. Например, что ее сестра — святая мученица, о чем мне неоднократно сообщала. И жутко обижалась, если я не удерживался от хохота. Потому как я ее сестру наблюдал совершенно за другими занятиями.

Оба рассмеялись, переглянувшись. Я не стала вдаваться в подробности — и так все было ясно.

— Потом они притащили сюда Катю, и я тогда устроил им скандал. Потому как Катя показалась мне невинным ребенком. Но на все мои протесты милейшая Вика заявила, что, если я буду лезть не в свои дела, я пожалею. Улыбочка ее обещала все наслаждения в комнате пыток. И я — каюсь! — замолчал. Тем более что это их семейное дело. Она же ее сестра, хоть и не самая лучшая на свете!

Он затушил окурок.

— В общем, Катя влилась к нам в наш странный коллективчик. Мы ее в обиду не давали. Кстати, деньги она все отдавала своей старшей сестрице. Один раз мы вышли в бар, и я заметил, что ребенок жадными глазищами смотрит на пепси-колу. А купить не может, несмотря на то, что накануне выдали зарплату. «Катюха, тебе купить?» — спрашиваю. Она губы облизнула и замотала головой. А по глазам видно, что очень хочет. Я ей купил. Вот тогда она и призналась, что деньги отдает Вике на какую-то мифическую квартиру. Хотя я не удивлюсь, если эта «квартира» окажется сущим бредом и вымыслом Лешеньки и компании… Поскольку у этого козлины тут же появились новые часы и «зипповская» зажигалка. Так что они просто доили бедную девчонку, и я уверен, что все это безобразие происходило при участии ее старшей сестрицы…

Я слушала их рассказ, и, признаться, светлый образ Вики тускнел, мерк и покрывался грязными разводами.

Не такая уж славная девица у нас получалась! А Марина? Знала она обо всем этом?

Увы, знала… Я попала в компанию патологических врух. И парнишки у них вполне под стать…

* * *

В четыре у меня была назначена встреча с Любкой Даниловой, которая теперь преуспевала на поприще психоанализа и гипнотерапии, а лет восемь назад сидела со мной за одной партой.

Перед этим мы разговаривали с ней по телефону, и она подтвердила мои худшие подозрения.

— Иногда это случается, — сказала она мне. — Если на глазах у маленького ребенка происходит убийство, которое совершает человек, которого ребенок безумно любит, боготворит и готов за него умереть, происходит своеобразный защитный рефлекс — ребенок охотно принимает на веру версию этого человека, потому что так ему легче!

Нам надо было заставить Катерину снова стать той маленькой девочкой, на глазах которой произошло убийство.

Чтобы понять, что же тогда, пятнадцать лет назад, «имело место быть».

Я встретилась с Катей возле остановки «Чернышевская», и теперь мы поднимались в лифте на Любкин восьмой этаж. Губы Кати были плотно сжаты, а пальцы подрагивали.

— Боишься? — задала я совершенно идиотский и неуместный вопрос.

— Нет, — снова наврала Екатерина. — Чего мне бояться?

Хотя по ее виду было понятно, что ей очень страшно.

Просто показывать ей этого не хотелось.

Она молчала почти все время, пока мы ехали. И когда мы вошли в Любкину квартиру, украшенную картинами и подсвечниками — это было Любкиной слабостью, — она тоже молчала.

Как пугливый ребенок или как жертва, ведомая на заклание.