Одной крови

На этот счет у Кена Уилбера есть неутешительный вывод, с которым я снова согласен на все сто и двести процентов: «… Как только ты решил, что должен об этом поговорить, возникает проблема: с кем? Среднестатистический человек делает нормальную и понятную вещь: он или она разговаривает с родными, друзьями и приятелями. но все, кроме самых преданных друзей, начинают потихоньку обходить тебя стороной, ведь слово «рак» постоянно висит на горизонте черной тучей, которая готова излиться дождем на любое торжество. Ты превращаешься в какого-то хронического нытика, но никто не хочет слушать твое нытье; люди устали выслушивать одно и то же. Хроники никому не интересны. Так люди, ухаживающие за больными, наконец понимают, что их собственные проблемы размножились, а социальные способы их разрешения не срабатывают. Они начинают чувствовать себя абсолютно одинокими и брошенными. И в этот момент они либо сбегают, либо психологически ломаются, либо становятся алкоголиками, либо прибегают к помощи профессионалов».

Во время лечения вокруг нас всегда находились друзья. Они искренне желали нам всего лучшего. Поддерживали, как могли. Оказывали любую помощь, стоило нам о чем-то заикнуться: привозили среди ночи необходимые и дорогие лекарства, отвозили куда нужно и когда нужно нас самих, молчали, слушали, обнимали и утешали. Но поговорить по душам я не мог ни с одним другом. Ни их, ни моей вины в этом нет. Просто онкологического больного может понять только онкологический больной. Родственника онкологического больного поймет только родственник онкологического больного. Но никто не поймет ни тех ни других так хорошо, как профессиональный онкопсихолог, в кабинет которого на Каширке попасть было нельзя. На поиски такого редкого (почти маргинального в современной России) врача где-то за пределами Каширки у меня просто не было времени.

Тем временем пришли очередные результаты Юлиных анализов. Кровь была настолько скверной, что дальнейшее лечение было поставлено под вопрос.

36

— Поговори со мной чуть-чуть, меня успокаивает твой голос. Поговори, пожалуйста.

— Когда все это закончится, я возьму в одну руку тебя, в другую руку Луку и увезу вас на море. Нашими единственными врагами будут прибрежные медузы. Нашей единственной заботой будет выбор ресторана на ужин. Нашим единственным развлечением — провожать рыжее солнце. Один день — одно дело. Помнишь?

— Ага.

— Не будет больше никакой боли. Не будет расписания приема таблеток.

Не нужно будет спать с пакетом для рвоты под подушкой. Твое тело будет ласкать прохладный ветер, бугры на венах разгладятся. А волосы снова отрастут, и из-за высокой влажности они — песчаные — будут кудрявиться и не слушаться расчески. Никакого метро, никаких пробок, никаких маршруток, никакой целлулоидной еды, никакой грязи, никакой проклятой Москвы. Вода, песок, солнце, ты, Лука, я. Обещаю тебе, девочка моя. Потом мы поедем в Европу на Моррисси и будем, если хочешь, ездить за ним по разным городам и ходить на все его концерты подряд. Когда мы вернемся, обязательно переедем жить на дачу. Я буду готовить твои любимые овощи на углях хоть каждый день. Раздобуду лодку и буду катать тебя на ней по реке, пока тепло. А зимой поедем на нашу любимую конюшню кормить лошадей яблоками. Помнишь, как у них из носа пар валит? Как из трубы паровоза. И этим дыханием можно даже руку согреть.

— Хорошие планы. Ром, какой у тебя был самый лучший Новый год? Можешь вспомнить?

— Да. Легко. 31 декабря 2009 года. Мы с тобой в майках и шортах стояли под уличным фонарем, прислонившись друг к другу, слегка обнявшись. Облизывали пересохшие от волшебного чараса губы, молчали и улыбались. Дело было в Индии. Дел не было. Ничего не было. Это лучший Новый год.

— Как жаль, что мы перестали ездить в Индию.

— Не то слово. А ты помнишь, как Индия на нас обиделась и решила сама к нам приехать?

— Не помню.

— Ну когда в наш поселок приезжали горе-кришнаиты.

— Не помню, расскажи мне. Как ты это умеешь.

— Тебе надо отдохнуть. Это долгая история.

— Ну расскажи.

— Ладно. Пару лет назад мы гостили зимой у родителей. Прогуливались по поселку. Заметили на афишной тумбе объявление. Объявлялось, что уже завтра в доме культуры должна пройти встреча индийской святой с населением. На объявлении фотография улыбающейся индийской бабули с красной точкой между глаз, какая-то абракадабра на санскрите. Помнишь?

— Да. Вспомнила. Рассказывай дальше.

— Зачем?

— Я же говорю, меня твой голос успокаивает.