Она стояла в углу. Красивая, до боли красивая и все такая же невинная, как и раньше. Стойкая и сильная – моя заслуга. Счастливая, да вот только не я сделал ее такой – мой промах.
Не думая, шагнул в ее сторону и подошел в тот же момент, как рядом с ней вырос ее супруг – взрослый и приятный на вид. Он поцеловал ее в макушку и щеки Катьки, моей Катьки, вспыхнули, окрашиваясь красивым розовым цветом.
– Привет, – просипел я, когда подошел ближе, – Я могу украсть у тебя один танец?
– Ромка, – она искренне улыбнулась и отставила свой бокал с шампанским в сторону, – Артем, ты не против если я потанцую с одноклассником? – обратилась к мужу, а я старательно игнорировал его – смотрел лишь на нее.
– Конечно, милая. Иди, – снова поцелуй, а затем он отпускает ее талию, и она подходит ко мне.
Касаюсь ее там же, где только что касался он и мечтаю, чтобы мое прикосновение было единственным. Чтобы кроме меня никто больше не касался ее, но…
– Ты какой-то хмурый, Громов, – ласково спрашивает она, положив ладонь мне на шею.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться от удовольствия – ее пальцы такие мягкие и теплые.
– Просто устал. Тяжелый день.
– Да, понимаю, – Катя движется со мной в такт музыке, а потом придвигается ближе и кладет щеку мне на плечо, – Я счастлива, что наконец-то это закончилось.
– Школа?
– Угу, – мычит, а потом резко отстраняется, – Ой, я тебя помадой испачкала.
– Ничего страшного, Кать.
– Блин, ее тяжело отстирать будет… – продолжала бормотать она, глядя на мое плечо.
– Кать. По#%й, – ответил я и она моргнула от удивления.
Поражает, как она продолжает делать такое удивленное лицо каждый раз, когда я ругаюсь матом.
– Я буду скучать по тебе, – шепчу я, прислоняясь губами к ее виску – ненавязчиво, чтобы ее муж не подумал ничего лишнего.
– Эй, Ромка. Мы же удимся на встрече одноклассников?
В ответ я лишь пожал плечами.
Господи, зачем я это сделал? Что вообще забыл в этом Богом забытом месте?
Школа. Провались ты сквозь землю; пропади ты пропадом.
Стоял на углу, курил без остановки и качал головой – дурак. Не старый, но дурак. Храбрился, готовился, а как увидел ее вдалеке – труханул и свалил сюда, в нашу курилку.
Какая же она красивая… Словно лучше стала – округлилась, стала такой складной, женственной. По-прежнему рыженькая и с веснушками на носу; и по-прежнему практически не пользуется косметикой – не чета тем дамам, с которыми я привык вошкаться. Естественная, натуральная и какая-то… Родная, что ли.
Странно, думал, что пройдет с годами, но нет – не прошло. Увидел ее и на плечи словно все здание, все четыре этажа вместе с крышей рухнули – сколько лет потерял. Ведь признайся тогда, что люблю, все могло бы быть по-другому. А теперь… Жизнь просто промелькнула перед газами – в офисах, на встречах, на переговорах. Счастья, как не было, так и нет. И любви, будь она неладна, не было. Одна-единственная, да и та так и осталась не высказанной, не исполненной.
Вдалеке застучали каблучки, я напрягся. Заметил тонкий силуэт, вышедший из-за угла, а потом огонек зажигалки осветил лицо.
Ее лицо.
Огляделся – не увидит ли никто, если я облажаюсь и ляпну какую-нибудь глупость, а потом шагнул к ней, нацепив фирменную Громовскую улыбку.
Катька совсем не изменилась – с ней по-прежнему было легко и свободно. И она по-прежнему забавно округляла глаза, когда я ругался матом. По-прежнему краснела, если пошлил или говорил двусмысленности. Словно и не было этих лет.
Я знаю, что она в разводе с недавних пор; знаю и про дочку. Связи отца – я частенько наводил справки о Верберах. Просто… Да хрен его знает зачем. Наверное, я мазохист, но знать, что она счастлива и живет спокойной жизнью – без меня и не со мной – было для меня приятно-острой болью где-то в области сердца.
Зачем упомянул о Шнурове? Ляпнул не подумавши, а она вся ощетинилась сразу, словно ёж – поэтому и прозвал ее таким смешным прозвищем. Смотришь – с виду колючая, а погладишь ласково – и не почувствуешь.
Твердо решил для себя, что теперь не упущу свой шанс – буду добиваться. Ее слова о том, что он высоко поднял планку только раздразнили.
Добился. Казалось, за спиной выросли крылья; казалось, что жить заново начал, и это в двадцать шесть лет. И плевать было на сложности и редкие встречи – чувствовал себя счастливым просто от того, что мог держать ее в своих руках. До тех пор, пока не услышал ее небрежное: «Просто знакомый».
Просто. Мать его. Знакомый.
Господи… Я такой придурок. Я ведь сам все разрушил – ну сдержался бы, Громов. Сделал вид, что не слышал; не видел – как всегда делал. Дал бы ей еще немного времени, но я же, блин, скотина нетерпеливая – мне подавай все и сразу.
А потом мать обмолвилась за ужином, что у нее на приеме была моя бывшая одноклассница…
18