Какая все-таки странная жизнь – вот вроде бы все есть, а ничего нет. Разглядываю семидесяти двух дюймовый телевизор, стоящий на полу и не понимаю – нахера вообще его купил? Стоил половину моей зарплаты, а смотрел я его от силы раза три-четыре.
Все с Катей.
Казалось, что она поселилась в моей квартире, как призрак – то смех послышится, то запах, то быстрые шаги на кухне, будто она что-то готовит. То приду с работы и вижу полуобнажённый силуэт на диване – сорвусь с места, моргну – а ее больше нет.
От этого становилось еще больнее – она перестала быть приятно-острой. Я про боль. Нет, теперь она была невыносимой, потому что к ней примешалась ненависть – такая жгучая и сильная, что хотелось крушить все вокруг; разрушать то, что строил годами; убивать людей и уничтожать города – лишь бы немного полегчало.
Не заметил, как оказался в машине. Только что рассматривал вид из окна спальни, а сейчас сжимаю руль, смотря на знакомый двор и подъездную дверь. В окне горит тусклый свет – наверное за ноутбуком сидит.
А если не впустит? Если вообще не откроет? И что я могу сказать ей? Что я должен сказать, чтобы все исправить?
Она смолчала, увидев меня на пороге. Лишь удивленно вскинула бровь и кивнула, мол: «Проходи». В этом вся Катя – не скажет ни слова, а в жестах и мимике будет словно целая книга.
Не ждала. Понял, не ждала.
– Кофе, чай? – спросила сипло, стоя ко мне спиной, пока я усаживался на стул.
– Без разницы, – ответил так же сипло.
Она заварила крепкий черный с щепоткой корицы и поставила передо мной блюдо с печеньем. Садиться не стала, лишь облокотилась о столешницу и уставилась на меня: «Говори».
Немой приказ я не выполнил, молча вытащил зажигалку из кармана и начал крутить ее меж пальцев. Посмотрел на нее – бледная, как полотно.
– Как ты себя чувствуешь?
– Паршиво, – ответила пожав плечами, а потом потянулась к печенью.
Откусила половину и начала медленно жевать, пристально глядя на меня. Проглотила и тут же закатила глаза, быстро вылетая из комнаты.
Удивленно моргнув, я услышал хлопок двери ванной и поднялся на ноги. Приоткрыл дверь, и тут же закрыл ее – Катя обнималась в унитазом. Когда звуки стихли, я расслышал тихое ругательство, снова открыл дверь и вошел в комнату.
– Ты в порядке?
Она подняла в воздух большой палец, а сама прислонилась лбом к крышке.
– Может тебе воды принести?
– Громов, ничего мне не надо, – слабо пропищала.
– Кать?
– Ммм?
– Ты..?
«Ты сделала аборт?»: прозвучало в воздухе. Женские плечи дрогнули, она покачала головой, а затем медленно выпрямилась и отползла к стене. Села, согнув колени и обхватила их руками.
– Не смогла, – сдавленно прошептала, – Вспомнила, как хотела второго ребенка тогда, и не смогла. Правда, тогда меня так не полоскало – я уже не знаю, что мне есть, чтобы не выблевать это обратно, – Катя коротко усмехнулась и тут же нахмурилась, – У меня же даже какие-то вещи остались – купила в тот же день, как тест сделала. Я и имена придумала, – по ее бледному лицу потекли слезы, и она быстро смахнула их, – Знаешь, как хотела мальчика назвать?
Я кивнул, потому что все невысказанные слова, за много-много лет встали в горле, и произнести хоть что-то я не смог бы.
– Ромкой, – улыбнулась, – Ромкой хотела назвать. В честь тебя. Ты же тогда, в школе, меня спас – думала руки на себя наложу со стыда. А ты сделал все это, а потом ходил рядом со мной, словно я – королева, – судорожный вздох, – Хоть и не видела тебя столько лет, но помнила твою доброту.
У меня с груди словно бетонную плиту сняли, и я выдохнул – так громко, что Катя вздрогнула. Потом она снова прикрыла веки и прислонилась затылком к стене.
– Сидела на кушетке, а сама думала – как же я так могу, подло и лицемерно. Одного хотеть и не уберечь, а от другого избавиться. Переоделась и пошла к гинекологу, на учет вставать. Ты прости, что я не сказала у больницы. Должна была, но я в таком раздрае была. Сама до конца не понимала, что и как будет.
Тишина, которая наступила в крохотном помещении, больше не давила. Единственное, о чем я подумал мельком – то что, что сказал ей тогда: «Не прощу».
Все равно ведь простил бы. Не смог бы понять, но простил бы. А оно все вот как повернулось… Получается, обидел ее, причинил боль, не выслушав, не дав объясниться, не выяснив все до конца – снова попер напролом, и чуть не разрушил все своими собственными же руками.
– У Милены аутизм, – произнесла едва слышно, а я вздрогнул, – Я поэтому думала об аборте. Просто не знаю, как ей объяснить, что наша жизнь изменится снова – только наладилось все.
– Я понимаю, – осторожно произнес я.
– Она – не псих, – резко вскинулась Катя и я поднял руки в оборонительном жесте:
– Я этого не говорил.