Одноклеточный

— Нет у людей важнее задачи, чем расшифровать божественную информацию, — сообщил нагваль. — А ты перевернула её с ног на голову и превратила в свою противоположность. Будду в таких очках не разглядеть, только ками абсолютного зла!

— Вы рэйдзи?

Давид фыркнул и потащил меня прочь от глупой онако. В двух других клетках по соседству сидели парни учёного вида. Они сказали нам, что должны продержаться без сна сорок часов. Это заинтересовало моего учителя намного больше.

— И что, сегодня и завтра спать не собираетесь?

— Денег же иначе не заплатят,

— Тогда лучше раздеться, холод бодрит… — Но смелые отоко отказались. — Вообще-то сиддхи не имеют такого особенного значения, как принято думать, — заявил нагваль. — Ты можешь не спать сутками, а потом отрубиться в самый важный момент. Навык бодрствования не заработать, просто отказываясь от сна. Тут химия потребна.

Ребята не поняли его и попросили разъяснить мысль, но Давид лишь загадочно усмехнулся. Мы обогнули кленовую рощицу и очутились возле спортсменов. Один методично обстреливал футбольным мячом деревянный щит, а второй махал теннисной ракеткой. Эти добровольцы привлекли нескольких посетителей, не убоявшихся снега и ветра. Надпись на клетке извещала, что испытуемые будут ловить момент, когда мозг приказывает им совершить движение, и фиксировать его ударом по спортивному снаряду или махом ракеткой.

— Это уже кое-что, — сказал Давид. — Грамотная работа со своим сознанием бывает куда полезнее, чем сиддхи. Может быть, этим парням повезёт, и они найдут границы разума? Хотя я думаю, что движение тела вредит мысли, недаром же медитируют сидя, а не при ходьбе.

Выспрашивать нагваля о смысле его речей не хотелось, а сам он не стал углубляться. Мы погуляли ещё, всё равно из ангаров не приходили сигналы тревоги. Давид словно приглядывался к деревьям и особенно забору, что территорию ограждал.

— Я матери сказал про исторические записи, но она не захотела такой подарок отцу, — поделился я.

— Ну и правильно, — рассеянно ответил учитель. — Ты не сделаешь сознание бессмертным, пока не вспомнишь все события жизни сам, без помощи посторонних. Каждый день должен предстать перед тобой таким же ярким, как в первый раз. Тогда после смерти твой разум отделится от мёртвого тела и обретёт собственную жизнь… Ты достигнешь полной свободы, сможешь путешествовать по вселенной, как по собственному городу. — Какой-то он был сегодня загадочный. Грибов, что ли, вчера переел? — Но это бесконечно трудно — заново прожить в памяти каждую прошедшую минуту. Оттого и Будда только один.

Перед уходом я возле Генки постоял. Точнее, рядом с его клеткой — они как раз семьей погулять вышли перед ужином. Мать-шимпанзе на ребёнка внимания почти не обращала, потому что он не особо стремился по ветвям прыгать. А сам Генки заботливо укутал мальца в одежонку, что им в начале заморозков принесли, даже обувь сумел на него надеть. Помню, как Урсула восхищалась смекалкой этого монстра. Сам-то урод шерстью оброс, ему и матери маленького мутанта холод нипочём.

Хорошо ещё, что им в халупу отопление провели, а то бы малыш так и жил в тулупчике. Я глядел, как он машет ручонками и пытается повиснуть на ветке, чтобы покачаться, как мамаша. Но напрасно.

«Пора начинать взрослую жизнь, — сказал я ему мысленно. — Ты готов, браток? Завтра у тебя начнётся новый этап. Только не вздумай проснуться». Так я взбадривал себя, но нервы у меня дрожали будто струны у лютни. Неужели я так боялся? Мне стало стыдно, и возникла злость на себя. Я должен был вырваться из этой глупой зависимости от Тони и его камайну, стать равным среди них.

После работы я поехал к предкам. С утра не собирался, а к вечеру понял, что мне нужно побыть с ними и успокоиться…

— Сынок! — обрадовался папаша и перевернулся на футоне.

Опять он голик смотрел, а мать читала электронный журнал с экрана и делала какие-то пометки на бумеле. Я поздоровался с ними и к оядзи подошёл, потому что он поманил меня с таинственным видом.

— Дай экстази, — прошептал он мне в ухо.

— Кончились, симатта!

Отец нахмурился едва не до слез и схватил меня сухими пальцами за воротник суйкана. А я тут же стянул его, не париться же в куртке в помещении. Отдавать папаше мухомор смысла не было, какой кайф от психоделика?

— Ну, уважил старика. Жалко, нет у нас больше костюмчиков напрокат, что раньше выдавали, а то бы я заказал тебе! — Я выпучил на него глаза, не понимая. — Девки ещё когда тут работали няньками, были такие, «эйджи» назывались. Специально для тупых прислужниц сделаны! В шлемаке затычки для ушей, стекло мутное и в трещинах, а суставы скрипучие и несмазанные. Забыл, что ли, или не видел? Понятно, кто их в рассудке таскать будет? У них ещё перчатки с иголками были.

— Чтобы наркотик впрыскивать?

— Просто колоть! Наркотик им ещё подавай. Старикам и то не хватает.

— Ну и где теперь твои «эйджи»? Я бы поносил для шутки или продал.

— Разобрали их уж лет пять назад или выбросили. Людей-то не осталось среди персонала…