Одноколыбельники

40. Петрова Александра Михайловна (1871–1921) – одно время преподавательница женской гимназии в Феодосии, занималась живописью, хорошо играла на рояле, увлекалась антропософией. Близкая знакомая М. Волошина и К. Богаевского, оба они считали ее незаурядной личностью. В архиве М. Волошина был обнаружен набросок неопубликованной статьи «Памяти А.М. Петровой» – «Киммерийская сивилла»: «Влияние таких талантов, лишенных дара личного воплощения, бывает очень глубоко и плодотворно (…). Личность Александры Михайловны далеко превышала ее труд, и хочется, чтобы она была увековечена. В развитии моего поэтического творчества, равно как и в развитии живописи К.М. Богаевского, А.М. сыграла важную и глубокую роль. Она послужила не только связью между нами, но и определила своим влиянием наши пути в искусстве».

М. Цветаева – А.К, В.А. и О.Н. Богенгардтам 29 октября 1923 года

41. «…а профессору 87 лет» – профессор Кондаков Никодим Павлович (1844–1925) – выдающийся историк византийского и древнерусского искусства. Позднее – 19 февраля 1925 года – М. Цветаева написала О.Е. Колбасиной-Черновой подробное письмо о его смерти, взволновавшей ее и Сергея (Стоит убрать слово «по-разному»: «17-го ночью от разрыва сердца умер Кондаков. А сегодня, 19-го, Сережа должен был держать у него экзамен. Ближайшие ученики в страшном горе. Вчера Сережа с еще одним через весь город тащили огромный венок. Недавно был его юбилей – настоящее торжество. При жизни его ценили как – обыкновенно – только после смерти. Черствый, в тысячелетиях живущий старик был растроган. Умер 80-ти лет. Русские могилы в Праге растут. Это славная могила. Умер почти мгновенно: “Задыхаюсь!” – и прислушавшись: “Нет, – умираю”. Последняя точность ученого, не терпевшего лирики в деле. Узнав, – слезы хлынули градом: не о его душе (была ли?), о его черепной коробке с драгоценным, невозвратимым мозгом. Ибо этого ни в какой религии нет: бессмертия мозга. (…) Я рада, что вы с Адей его слышали: он останется в веках». Как видно из этого письма, М. Цветаева знала, что возраст профессора в ее письме Богенгардтам был «преувеличен» – такое часто происходит в цветаевской прозе, когда она стремится «усилить впечатление». Такое «преувеличение» имеет место и в «Доме у Старого Пимена», где профессору Иловайскому дан более преклонный возраст, чем было в жизни.

Сергей Эфрон – М.А. Волошину (конец 1923-го – начало 1924-го гг.):