Однокурсники

Преодолевая отчаяние, он все еще надеялся, что они смогут помириться. Но это заблуждение довольно скоро развеялось.

Оказывается, Сара просто хотела вкратце изложить суть всего, что касалось их развода. И лишь его эмоциональная опустошенность — к которой добавилась усталость после бессонной ночи, проведенной на диване Фелисити, — не позволила ему высказывать возражения: она скорее выговаривала ему, вместо того чтобы с ним разговаривать. Ничего не обсуждала, ни о чем не договаривалась. Она просто диктовала свои условия.

Саре алименты не нужны. Но он должен будет выплачивать деньги на содержание ребенка. И то в пределах разумного, поскольку пока не надо оплачивать его учебу. Она хочет, чтобы Тед ходил в ту же государственную школу, как и в прошлом году.

— Неужели ты собираешься остаться в Оксфорде?

— Да, — холодно произнесла она. — В любом случае, теперь тебя это не касается.

— Прости, Сара, но я не позволю тебе делать так, чтобы мой сын жил через океан от меня. Кроме того, чем ты собираешься здесь заниматься, черт подери?

— А чем большинство людей занимаются в Оксфорде, если они не работают на автомобильных заводах? — язвительно заметила она. — Может, это покажется тебе возмутительным, но я собираюсь начать писать докторскую. Я все-таки с отличием закончила Рэдклифф в стародавние времена, если помнишь. А ты сможешь навещать маленького Теда на Рождество и во время летних каникул.

— А ты вообще-то имеешь представление, сколько стоит трансатлантический перелет, Сара?

— Расслабься. Я буду проводить Рождество с родителями в Коннектикуте. И прежде чем мы наговорим друг фугу колкостей, давай сразу же уясним одну вещь. Я не хочу, чтобы из-за всего этого ребенок рос психологически ущербным. И обещаю, я никогда не скажу ничего дурного про тебя. Даю слово чести. И я позабочусь о том, чтобы ты проводил с ним достаточное количество времени.

— А если я попытаюсь решить все через суд? — спросил он, блефуя, словно это покер.

— Даже не пытайся, — ответила она с непроницаемым видом. — Адвокаты отца сделают из тебя фарш для начинки баклажанов.

Тед Ламброс пил всю дорогу, пока летел через Атлантику. Его пьянство имело интеллектуальное оправдание. Оно заключалось в знаменитой строчке из Вергилия: «Varium et mutabile semper femina». Или же, в вольном переводе: «Все женщины — непредсказуемые стервы».

Из дневника Эндрю Элиота

6 августа 1970 года

Сегодня мне позвонил Тед и сообщил невероятную новость, что они с Сарой разбегаются.

Господи, у института брака нет никакого будущего, если даже эти двое не смогли ужиться вместе. Тед не стал вдаваться в подробности по телефону, но, полагаю, я обязательно услышу детальный отчет обо всем, что произошло, когда он приедет ко мне в следующие выходные. (Я был просто вынужден пригласить беднягу к себе. Судя по голосу, ему очень одиноко.)

Тед даже не представляет, какие муки его ждут впереди. Развод — это всегда очень плохо. И хотя говорят, будто хуже всего бывает детям, но лично я считаю, что именно отцы страдают больше всего.

Как, например, в моем случае: хотя я имею право видеться с детьми по выходным, в этом нет никакого толку, поскольку они оба сейчас живут в пансионе, и только летом я могу по-настоящему проводить время с сыном и дочкой, когда у них каникулы.

И я открыл для себя одну истину: быть родителем — это вам не работа на полставки. Я бы сравнил это с полетом акробата на трапеции. Стоит только выпустить перекладину из рук, как ты падаешь вниз, и вернуться наверх уже нет никакой возможности.

Все зимние месяцы я обдумываю планы на лето, чтобы каждый день у Энди с Лиззи проходил интересно. Я составляю маршруты наших экскурсий — как, например, поездки по Канаде — и связываюсь с родителями других детей, которых мы приглашаем с собой за компанию. Но в лучшем случае я становлюсь для них на это время кем-то вроде главного советчика, носящего исключительно почетный титул — «папа».

В своем юном возрасте Энди уже говорит о том, что его поколению противно наше военное присутствие во Вьетнаме. И по какой-то причине он, похоже, винит в этом меня. Словно это я лично сбрасывал напалм на ни в чем не повинное гражданское население.

«Все ребята в школе говорят, эта война нужна Уоллстрит», — вещает он, будто я и есть весь Уолл-стрит, а не рядовой банковский служащий.

Я пытаюсь втолковать ему, что я на его стороне. И я помогал в организации важного антивоенного марша. Но он лишь отвечает: «Это все фигня собачья».

Когда я прошу его не употреблять таких слов, он огрызается и говорит, что я тоже их употребляю, а значит, я — лицемер и ханжа, как и все мое поколение (значит, я теперь — целое поколение!)

Мне кажется, в глубине души он скучает по мне и поэтому изображает из себя крутого парня и делает вид, будто отец ему не очень-то и нужен.

Я изо всех сил стараюсь пробиться к нему сквозь броню враждебности, но одного летнего месяца в Мэне для этого явно недостаточно. Он не верит в то, что я его люблю.