Однокурсники

Дорогие мама и папа!

Завтра я женюсь. На Еве Гудсмит, той девушке, которую родные Фанни прятали во время холокоста. Именно ей я обязан своим пониманием того, что значит для меня Израиль.

В обычных обстоятельствах я бы обязательно вас пригласил. Но я знаю, вы совсем не одобряете все, что происходит сейчас в моей жизни, и клятвы, произнесенные завтра, освятят лишь то, что, по-вашему, считается бунтом.

Первые двадцать четыре года своей жизни я следовал вашему плану, не придавая особого значения тем небольшим компромиссам, на которые мне попутно приходилось идти, поскольку вы и сами, уверен, едва придавали значение своим. Я знаю, вы хотели как лучше. Вы хотели, чтобы ваши дети не страдали от позора быть евреями.

Но я-то как раз хочу, чтобы мои дети были евреями.

Здесь быть евреем — это честь, а не недостаток. Мои дети, возможно, будут расти среди опасности, но они никогда не будут стыдиться самих себя.

Я всегда буду благодарен вам за все, что вы дали мне, пока я взрослел. Теперь, когда я стал взрослым, очень прошу вас: даже если вы не согласны с моими убеждениями, отнеситесь с уважением к моему праву жить в соответствии с ними.

Ваш любящий сын,

Джейсон.

Их медовый месяц, оплаченный кибуцем, прошел в Эйлате, самой южной точке Израиля, примыкающей к пустыне Негев. Этот порт на берегу Красного моря основал еще царь Соломон, чтобы на кораблях вывозить медную руду из своих копей. И в этом городе он принимал царицу Савскую.

Джейсон учил Еву плавать с аквалангом. И утренние часы они проводили под водой, среди разноцветных кораллов.

По вечерам они гуляли рука об руку, проходя мимо захудалых (но дорогостоящих) шашлычных и мишурных (и еще более дорогостоящих) дискотек.

Но они оба были счастливы.

— Наверное, так выглядит французская Ривьера, — сказала однажды вечером Ева, когда они прогуливались по берегу.

— Более или менее, — отозвался Джейсон, не желая разрушать иллюзии своей новобрачной. — С одной лишь разницей: если отсюда плыть некоторое время, то можно оказаться в Саудовской Аравии.

— Да, — согласилась она, — арабы совсем близко, так ведь?

— Они, должно быть, думают о нас то же самое. Но возможно, когда-нибудь их дети и наши будут вместе играть.

— Надеюсь, — мягко сказала Ева. — Я надеюсь, что у нас будут дети, много детей.

Их союз оказался хорошим и прочным. Ибо у них не было никаких иллюзий. Они заботились об одном и том же. Об одних и тех же людях. Друг о друге. Их любовь была освящена слезами пережитого горя. И в то же время общая утрата усиливала эту привязанность.

В течение всего следующего года из орудий, установленных на Голанских высотах, арабы вели постоянный обстрел поселений на севере Израиля. Увеличилось количество случаев, когда лазутчики-террористы проникали через границу с территорий Иордании и Ливана и нападали на невоенные объекты, убивая мирных жителей. Женщин, собравшихся на рынке пятничным утром. Детей на школьных спортплощадках.

Возмущенное население Израиля требовало от властей действий, а не только заявлений. Если нельзя воспрепятствовать проникновению федаинов, может, нужно что-то делать, чтобы останавливать их прежде, чем они придут сюда. Отборным подразделениям десантников дали приказ о начале актов возмездия.

Джейсон Гилберт участвовал в операции, которую они долго отрабатывали, прежде чем нанести удар по ту сторону границы.

Ночь накануне они спали под открытым небом в нескольких сотнях метров от иорданской границы. Едва забрезжил рассвет, они вскочили в свои транспортеры и помчались в сторону деревни Самуа на вершине холма, где, согласно донесениям разведки, находилась база боевиков Эль-Фатах. Примерно за четыреста метров до деревни все вышли из машин и продолжили путь наверх пешими, с оружием в руках.

В небе появилась израильская авиация. Самолеты летели дальше Самуа, чтобы бомбить иорданские регулярные части и отвлечь их от операции.