Однолюб

Стася села в кресло, в котором ежедневно принимала посетителей. В часы приема картинки из будущего являлись ей сразу же. А теперь она сидела и сидела, но ничего не могла увидеть. Стася убрала прядь волос с лица и внимательно посмотрела на свои дрожащие руки. Конечно, ничего не получится. Нужно успокоиться. Когда человек дает волю нервам, он теряет контроль, ум и все свои таланты. В таком состоянии даже самый великий человек становится обычным неврастеником.

Аутотренинг, которому она научилась еще на первом курсе, помог немного унять дрожь и расслабиться. Стася продолжала сидеть в кресле и убеждать себя в том, что ее правая нога тяжелая и теплая, и перед ее мысленным взором возникла книга. Книга горела – на страницах плясало пламя. Страницы переворачивались сами собой, и на каждой было лицо Славы. За его спиной она различала неясные контуры. Потом страницы замелькали быстрее. Теперь Слава рвал зубами веревки, опутывающие его руки. Стася испугалась, вздрогнула, и видение тут же пропало. Она сидела с закрытыми глазами, пытаясь сосредоточиться и вернуть его, но ничего не получалось.

Волнение немного улеглось. Теперь она знала. Хотя, собственно, что знала? Что Слава где-то в темноте со связанными руками? И как только клиенты понимают все то, что она им рассказывает? Стася не находила объяснения увиденному. Ей нужна была помощь. И тогда она вспомнила про Дана…

Они познакомились полтора месяца назад. Он позвонил, попросил аудиенции. Так и сказал – аудиенции. Стася тогда смутилась впервые, но это смущение не шло ни в какое сравнение с тем, какое она испытала при встрече с ним. Он был журналистом. Звали его Игорем Даниловым, Дан – это псевдоним и прозвище одновременно, объяснил он. Сначала – прозвище, а потом – псевдоним. Сразу, как только он вошел, Стася почувствовала себя не в своей тарелке. К привычному волнению при встрече с новым человеком примешивалось волнение совсем иного свойства. Может быть, во всем были виноваты его глаза – голубые, почти прозрачные, вызвавшие у нее легкое головокружение и дурноту, как будто глянула вниз с крыши девятого этажа.

Дан уселся напротив и принялся с интересом разглядывать ее. К такому Стася была не готова, но решила, что человек имеет полное право хотя бы рассмотреть того, кому открывает душу. Дан начал издалека. Заговорил о своей работе, о том, с какими людьми приходится иметь дело. Неожиданно умолк на полуслове, и снова Стася почувствовала себя крайне неловко. Когда он молчал, его голубые глаза казались пустыми и безжизненными. Не глаза – а две пропасти с острыми уступами скал по краям. Глаза притягивали, но острые края причиняли почти физическую боль. Стасе даже показалось, что ее руки в глубоких кровоточащих порезах. Она стиснула зубы. Заметив, что она замкнулась, Игорь заговорил весело, глаза сразу ожили, стали человеческими, но заглянуть в них теперь было нельзя. Они отражали лишь собеседника.

Он заговорил о любви, спросил, знает ли она, что это такое. Ждал ответа, а Стася только краснела и проклинала свою некомпетентность. Может быть, когда-нибудь, через несколько лет, она, что называется, «набьет руку» и привыкнет к вопросам своих клиентов, сможет рассказывать о них мужу за чаем или даже снисходительно шутить об этом. Но теперь, когда красивый мужчина сидит против тебя и, неотрывно глядя в глаза, спрашивает о любви, она почему-то не чувствовала себя психологом, а только – молоденькой неопытной женщиной, попавшей в общество Казановы. К тому же ей показалось, что говорит он не о романтической, литературной любви, а о плотской и безрассудной, о которой Стася ровным счетом ничего не знает. Не дождавшись ответа, Дан улыбнулся: «Вы еще такая юная, Настя…» Сказал так, словно в ней, как и в каждом человеке, живут неприличные страсти, и что рано или поздно она будет такой же, как все…

Дан погружал ее в трясину слов. Заговорил о физической стороне любви. Сначала поверхностно, расплывчато обрисовывает контуры. (Стася из последних сил делает невозмутимое лицо.) Что ж, психологу как врачу – обо всем без стыда. Она пытается убедить себя в том, что стыд в этом вопросе просто неуместен и является ни чем иным, как ханжеским пережитком, и сдержанно качает головой, изображая нечто вроде понимания философского контекста этой темы. А уши ее полыхают…

Мягко, с некоторой иронией он переходит к рассказу о своей легкомысленной подруге. Она моложе его на десять лет. Приблизительно такого же возраста, что и Стася. И почти такого же сложения. Его взгляд скользит по ее фигуре. Да, говорит он, такого же. И когда они с ней занимаются любовью, она… У Стаси горит лицо. Каждое слово Дана – как ожог. И скрыться некуда. Она как на ладони перед этим человеком. Стася прикладывает руку к пылающей щеке…