Одноразовый доктор

Как-то однажды, когда Фук лежал с пересохшей ротовой полостью после того, как вылечил от панкреонекроза всю верхушку медийного холдинга, Пепенко вошел к нему загадочный и мрачный.

– Помнишь, я тебе сказал «нет»?

– Помню.

– А вот теперь – да.

Фук сел. Койка скрипнула. Фук стал не тот, каким был некогда: он отъелся, короста сошла, мелкие язвы закрылись, успокоились печень и селезенка. Себе он помочь по-прежнему не мог, зато его кормили на убой. В минуты сомнения Фук побаивался, что буквально. С одной стороны, он возвысился; с другой, ему открылось много опасных тайн.

Фук испытал смешанные чувства. Настал его звездный час, но сам Фук не приложил к этому ни малейших усилий. Его, нескладного, куда-то волокло. К возбужденному трепету примешался восторг, разбавленный ужасом. Однажды Фук видел безумца, который вот так же взял и харкнул в это неназываемое лицо – правда, не в живое, а только в портрет. Террорист не ушел далеко. Его схватили шагов через двадцать, за ним подъехал целый броневик. Теперь то же самое предстояло совершить Фуку, и это был тот редкий случай, когда благородная цель рискует не оправдать средства.

– Он что, болеет? – шепотом спросил Фук.

Пепенко втянул голову в плечи.

– Не знаю, – ответил он глухо. – Никто не знает. Мне сказали, что мера профилактическая. Спасибо и на том, могли ничего не сказать.

Фук немного подумал.

– Может, хватит просто послюнить палец и мазнуть? У меня горло переклинит.

– А ты готов ответить за результат? – Пепенко оскалился и в мгновение ока переменился. Он перестал быть невзрачным и серым. Он превратился в адское существо, дьявола высокого ранга. – То-то, – смягчился Пепенко, наблюдая ужас Фука. – Сделай наоборот – погуще. Накачай соплей. Я не знаю, чего добавить еще.

Он присмотрелся.

– Разговор у тебя стал какой-то совершенно невнятный, каша во рту. И раньше не блистал, а теперь совсем. Язык, что ли, вырос?

Фук мрачно кивнул.

– И это тоже. – Он повертел ладонями. – А язык уж не помещается.

– Да, раздался, – задумчиво согласился Пепенко. – Не иначе последствия. Доктора говорят, что у тебя увеличилась опухоль.

– Какая опухоль?

– Та самая, из-за которой ты такой урод. Аденома гипофиза.

– Мне ничего не говорили, – растерялся Фук.

– А зачем тебе говорить?

И правда. Оба снова умолкли, думая каждый о своем.

– Возможно, это результат великого эксперимента, – тихо проговорил Пепенко. – Ты – первая ласточка, человек нового типа. Благоприятный мутант. Ну, может быть, пока не вполне удачный, но первый блин комом.

Фук совсем потерял нить беседы.

– Какой эксперимент?

– Мы и сами не знаем, но он глобальный. Думаешь, все это не отражается, не сказывается? – Пепенко сделал рукой широкий, неопределенный жест, имея в виду все вокруг.

Фук был вынужден согласиться.

– Поедешь завтра, – продолжил Пепенко, снова втягиваясь в накрахмаленный воротник. – Не ешь ничего и не пей. Тебе и не дадут. Впрочем, нет. Поешь и попей. Дадут. На месте молчи, пока не спросят. И даже если спросят, отвечай коротко: да или нет. Все остальное, как говорится, от лукавого.

8

Мела метель, горела звезда.

Фук беспрепятственно пролетел по черному городу в составе кортежа. Улицы вычистили, и только застыли на площадях оловянные постовые. Мишура сверкала во тьме серебром-златом. Торжества отступали, пятились, но еще длились, еще цеплялись за мягкую ночь.

Кортеж втянулся в пряничную цитадель.

Фук ощутил себя в гостях у страшной сказки. Все вокруг напоминало картинки из детской книжки о тридевятом царстве, но комплексное обследование, которому его в очередной раз подвергли, было не то что современным, а в чем-то футуристическим. В теле Фука не осталось ни белых пятен, ни черных неизученных дыр.

Наконец его повели.

Перед тем строго-настрого запретив плевать сразу.

– Сперва диагностика, – наказал ему Пепенко. – Доложишь нам, и будет принято решение.

– А если он прикажет плюнуть?

– Не прикажет. У него тоже существует известный барьер. Очень трудно перешагнуть.

Вскоре Фук обнаружил, что вокруг никого не осталось. Он брел по бесконечному коридору один. Все как-то незаметно поотклеились, по одному растеклись; не стало охраны, исчез Пепенко. Слоновьи ноги вдруг сделались мамонтовыми. Фук быстро и обильно пропотел. Он испугался, что все его соки израсходуются на эту предательскую испарину, но нет, во рту было густо и полно. Когда же из двери справа – их было много, целый ряд, и эта не выделялась ничем – выступил, как из засады, невысокий человек, Фук поначалу не понял, кто это такой. Сообразив – оцепенел. Они постояли без слов, рассматривая друг друга. Затем человек отступил и снова скрылся за дверью, а все остальные мгновенно нарисовались опять. Они буквально соткались из ничего.

– Что? – одними губами шепнул Пепенко.

Фук ответил не сразу. Он стоял и не смел сказать. Но вот он вспомнил свое недавнее существование, еще кое-что и выдавил:

– Неподъемное дело. Тут надо в душу плевать.

– И что? Делай, раз надо.

– Еще ни разу не приходилось…