Виной тому был бегемот. Она помнила бегемота и не могла позабыть странного чувства, что в эту игрушку перетекла какая-то часть ее существа и существа Данилы Платоновича. В этом угадывалась мистика, и Катя с тех пор допускала существование мистических явлений. Или явление мистических сущностей, она никогда не была сильна в философии, и в равной степени не знала ни схоластики, ни прочего богословия. Если возможно волшебство, то возможны и люди, сумевшие его приручить. Изнемогая от ноющей тяжести в пояснице, она пошла к Соломениде и убедилась воочию, что чудо возможно, хотя сама волшебница не имела к нему никакого отношения.
– Теперь мы всегда будем вместе, – приговаривала она, прижимая к груди лысую голову Бармашова.
– Иначе и быть не могло, – добавляла она.
И доканчивала:
– Я всегда знала, что так и будет.
Данила Платонович бессмысленно лежал и ни о чем не думал.
Катя покинула комнату, и Бармашов прислушивался к звукам, доносившимся из кухни. Катя гремела посудой: она собиралась его покормить. Он лениво подумал о пузырьках: может быть, Катя тоже польстилась на квадратные метры и потихоньку меняет местами таблетки для сердца с таблетками от мозгов? Ему было все равно. Но он не верил в такой исход: слишком безвкусно, слишком неэстетично, чтобы оказаться правдой. Зашумела вода: Катя нашла кастрюлю и набирала воду, чтобы сварить бульон.
Данила Платонович думал о знаках, искал намеки. Рука, колотившая монетой в блюдечко возле прилавка, – что она значила, на что намекала? Или намека не было, и все происходило просто так? Но ничего не случается просто так, события неразделимы, одно всегда намекает на другое. Что означал Мухомор, когда размахивал клюкой и без разбора лупил окружающих?
Семена будущего скрываются в прошлом. Время – это и есть все, что бывает на свете, оно же называется памятью. Телесное отмирает и обновляется каждые семь лет, а память длится себе как последовательность событий, и ей сопутствует музыка, имеющая ту же природу.
Бармашов задремал. Катя хлопотала: кастрюля уже стояла на плите.
Прошлое – главное, помимо прошлого не существует ничего. Вся человеческая жизнь напоминает муху-соринку, застывшую в янтаре состоявшегося времени.
Околдованный памятью, Данила Платонович вскорости убедился, что жизненный итог определяется не прошлым, а будущим. Он парил между явью и сном, он засыпал. Зато рубец не дремал. Рука непроизвольно дернулась и дважды ударила в стену.