К моменту прихода за помощью драмы обычно переставали быть любовными и становились просто драмами. Чувство, за которое цеплялись несчастные, уже успевало покинуть их навсегда. Оно удалялось в брезгливой досаде, а те не замечали удаления и валили гуртом, требуя вернуть, приворожить, околдовать и скрепить астральными узами.
Выкачивать из этой публики было нечего, разве деньги. Их энергетика была такова, что даже профессиональный вампир поостерегся бы ее сосать. Молчаливые взаимные созерцания плохо сказывались на Бармашове. Сил вопреки прогнозам волшебницы, не прибавлялось. Он похудел и все реже пускался в самостоятельные квартирные экспедиции. Ему не удавалось даже тихо полежать и побеседовать с бегемотом, потому что сеансы отнимали много времени. Да и бегемот отдалился, осквернился: когда приходили просители, Соломенида держала его при себе, на почетном месте, рядом с кристаллом, и заставляла участвовать в кощунственном таинстве. Данила Платонович с удивлением отмечал, что она и вправду побаивается бегемота, относится к нему почтительно и видит в нем многое. Бармашов обливался холодным потом, а в животе у него пустота распахивала голодный рот, когда он воображал, что Соломенида может увидеть прошлое – платье, улыбку, проплывающую платформу «Останкино» и майский день. Далекое солнце былого ежилось, уклоняясь от распростертых черных крыльев.
– Прошу настроиться на серьезный лад. Избавьтесь от черных мыслей. – Этим распоряжением Соломенида повторяла старый как мир фокус с обезьяной, про которую запрещено думать. – Вы должны соблюдать тишину в присутствии медиума. Утрите слезы. Высморкайте нос. Что вы там такое жуете – проглотите…
По пути к ширме колдунья еле заметным жестом поворачивала регулятор громкости. Космическая музыка в полную силу повествовала о кольцах Сатурна, кометах и других небесных телах, какие посчастливилось повстречать звуковым волнам, покуда они летели себе беззаботно, но были уловлены чуткими микрофонами космической станции. Уловлены, записаны и стреножены, упрятаны в маленькую кассету, откуда они и рвутся сейчас, предвосхищая свидание с медиумом, в присутствии которого никакие небесные тела с кольцами не выдерживают сравнения.
Музыка, набравшаяся в космосе странного бульканья и цоканья, с почтением отступала перед скрипом колесиков кресла.
Череп Данилы Платоновича, выскобленный и напомаженный волшебной мазью, светился в полумраке, как новая, только что открытая и самая главная планета. Упорное молчание медиума толковалось произвольно, а потому объясняло мнимые несовершенства – перекошенное лицо, скрюченную руку, сбившийся плед. Все это представлялось отзвуком героических астральных битв. Медиум высился среди льдов, размахивая фиолетовым мечом. Он ежился под уколами далеких звезд, но не сдавался и только казался одиноким посреди ледяной пустыни. На самом деле его осаждали невидимые существа, и медиум последовательно обезглавливал этих существ. Ему и самому доставалось, но он не сдвигался ни на миллиметр.
Он и сейчас находился там – духовно. Стоял и сражался, оставив миру вещей материальную оболочку – вот она, покоится в кресле и проводит электричество, творит добрые дела, помогает отчаявшимся.
Дама Соломенида описывала эти волшебные события иными словами, но в конспективном изложении содержание всегда оставалось одним и тем же.
Бармашов научился отрешаться от происходящего. Он рассматривал бегемота в тени магического кристалла и уносился в прошлое. Сбросить бы годков! Начать сначала. Все бы, ясное дело, повторилось, но вдумчивее, вдумчивее…
Иногда он засыпал и не замечал, как Соломенида увозила его за космический полог. Она изображала беспокойство и объясняла клиенту, что медиум перешел в медитативное состояние сатори. Звездная битва переместилась на следующий энергетический уровень, что требовало от богатыря предельной сосредоточенности.
В мозговом веществе Данилы Платоновича сформировался рубец. Этот рубец вел себя своенравно, особенно когда волновался совокупный организм, где он паразитировал. Малые эпилептические разряды заставляли подергиваться парализованную руку, но волшебница не преминула поставить этот подозрительный сдвиг себе в заслугу.
– Шевелится! – вскричала она победно, когда увидела подергивание. – Как и было предсказано. Я свое слово держу! С энергетикой, дружок, шутки плохи. Зато если ты с ней по-хорошему, то и она с тобой по-хорошему… Скоро, скоро ручка заработает; начнет грести, скрести, царапать…