Одноразовый доктор

– Тогда наш многогрешный хозяин поправится. – Соломенида говорила легко и уверенно, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что выздоровление хозяина никак не совпадало с ее интересами. Запорожников осторожно напомнил ей об этом. Он постарался выразиться деликатно. Дама Соломенида презрительно покосилась на бумаги, которые он ей совал. – Что это? Договор? Насчет жилплощади? Я не нуждаюсь в жилплощади. Мне не нужны завещания. Вы меня с кем-то перепутали, я помогаю людям, я вывожу их на новые уровни бытия. Не безвозмездно, но в пределах разумного. Я буду лечить Данилу Платоныча. Я же вижу вас насквозь: вы боитесь, что я его отравлю. Но этого не будет. Мне это не выгодно. Мы заключим с Данилой Платонычем взаимовыгодный союз.

Она сжигала Запорожникова победоносным взглядом, и майор растерялся. Бармашов видел, что он лихорадочно пытается сообразить, что делать дальше.

Даниле Платоновичу захотелось опуститься на колени перед бегемотом и помолиться ему. Сейчас майор откажет даме Соломениде. И укажет на дверь. И непонятное – а потому страшное – закончится, не начавшись.

Но Запорожников решил иначе. Очевидно, он подцепил в едином информационном поле какую-то заразу. Губы майора искривились в улыбке, которая произвела на Бармашова неприятное впечатление.

– Данила Платоныч, посидите в комнате, – обратился майор к Даниле Платонычу. – А мы побудем на кухне. Нам надо кое-что обсудить.

Они заперлись и завели напряженный разговор. Говорили тихо. Бармашов, страдавший тугоухостью, не мог разобрать ни слова, зато понимал главное: договорятся.

21

Когда Запорожников покинул кухню, это был другой человек. От прежней строгости не осталось следа; в повадках обозначилась вороватость. Отводя глаза, он лаконично уведомил Данилу Платоныча в том, что план операции тоже меняется. Дама Соломенида обоснуется в доме основательно и надолго.

Он неубедительно бубнил:

– Видите ли, нам нужно подогнать мошенничество под особо крупные размеры. Вашей жизни ничто не угрожает. Наоборот – может быть, вещая дама Соломенида не во всем врет. Может быть, она что-то умеет. И вам станет полегче. А вдруг? Чем черт не шутит?

Данила Платонович молчал. Черт и в самом деле не брезговал пошутить первым, что подворачивалось ему под когтистую лапу, в том числе неподкупным службистом Запорожниковым. Бармашов понял все: Соломенида либо подкупила майора, либо околдовала его. В скором времени он увидел, что ей было по плечу и первое, и второе.

Майор ушел, уверив себя в согласии Данилы Платоныча на Соломениду, и дама засучила рукава. Она вошла в комнату, где тот сидел на постели, остановилась и молча смотрела на него. Все стихло как бы на полчаса, в согласии с Апокалипсисом. Соломенида склонила голову набок. Потом увидела бегемота.

Она всплеснула руками и на цыпочках подошла к застекленному шкафу. Бегемот втянул голову в плечи, попятился, но эти действия остались незаметными в мире явлений. Дверца распахнулась, бегемот переселился в бесцеремонную горсть.

Бармашов пришел в неистовство.

Он замычал, замахал рукой, топнул ногой. Его предали, ему изменили даже речевые эмболы, с которыми он думал, что сроднился навек.

Соломенида, не в силах оторваться от бегемота, резко обернулась.

– Откуда у тебя эта вещь? – Ответа не приходилось ждать, и она, читая в лице Бармашова, как в детской книге, кивнула: – Да, я вижу, что тебе дорог этот предмет. Не удивительно, старый ты хрыч. Он током бьет, гляди-ка!

Удивленная, она прохаживалась по комнате и поглаживала бегемота, высасывая из него электричество.

– Колоссальная энергия, – бормотала она. – Бездонный источник.

– П-поставь, – вдруг вылетело из Бармашова.

Соломенида усмехнулась.

– Я же предупредила – пойдешь на поправку… Будешь участвовать в ритуале. Ко мне ходит много людей, и тебе придется хорошенько потрудиться. Хочешь, наверное, узнать – почему? А потому. Никто не заставлял тебя передавать свою силу каменной статуэтке. Ты передал ему все – молодость, здоровье, вся твоя жизнь переселилась ему в брюхо. Будешь озорничать – выброшу в форточку. Тебе понятно?

Угнетенный проницательностью Соломениды, Бармашов кивнул. Она раскусила его легко, мимоходом. Единственной небрежно брошенной фразой она выразила очень сложные вещи. Бармашов догадывался, что и сам давно все это хорошо понимал, да только ходил кругами, не решаясь доверить словам горькую мысль. Он лишил себя будущего давным-давно, он поклонялся окаменелому прошлому. Молился ему, смахивал пыль, потому что зернышко майского дня оставалось живым. Все представлялось запутанным, ибо если нечто живет до сих пор, то не след говорить про окаменелость, а это значило, что все-таки Данила Платонович плетется вперед, имея в руках светильник. Но голова его повернута, он не хозяин своим шагам. Недавние грезы о подвиге и предназначении показались нелепыми.

Соломенида подбоченилась.