Читаем Одновременно: жизнь полностью

Те два дня, которые провёл у моря в предолимпийском городе, погода стояла чудесная. Прогулялся по набережной, плотно застроенной жуткими магазинчиками, забитыми всяким хламом, вдоль кафе и прочих заведений, откуда вырывалась музыка, слушать которую меня бы не заставил даже жестокий голод, мимо гостиницы «Маяк», которая находится в таком месте, что проживанием в этом, с позволения сказать, отеле можно пытать людей. Прошёл мимо малюсенькой аккуратной библиотеки, которая жмётся к морю, теснимая со всех сторон огромными зданиями. Здание библиотеки, такое игрушечное, словно указывает на то место и тот объём, который отведён во всём этом приморском безумии культуре. Рядом с библиотекой стоит молодцеватый, недавно установленный памятник Пушкину. Стоит Пушкин в полный рост в какой-то лихой позе. А неподалёку, печально глядя далеко в море, стоит на вытянутом постаменте бюст Пушкина, установленный, видимо, давно. Он стоит, несколько затерявшись среди буйной зелени субтропических растений, какой-то неуместный, потерянный, явно ссыльный и измождённый этой ссылкой. Видно, как устал сам камень постамента и бюста от музыки, пьяных голосов и жутких нравов, которые окружают скромный памятник. Стоит так, что за Пушкина или к Пушкину ходят совсем не для того, чтобы поклониться поэту.

Но опустошённость я чувствую не от этого. Не знаю, почему. Может быть, просто устал?

<p>28 ноября</p>

Вчера вечером что-то случилось с газоснабжением дома, и отопление отключилось. Пришлось топить печку не забавы ради и некоего стиля для, а потому, что пришлось. Тревожное ощущение беззащитности перед тёмной и холодной ночью смешивалось с приятным чувством тепла, исходящего от печки. И тепло от печки шло совершенно другое, чем от батарей и обогревателей. Тепло шло не душное, а напротив – живое и в самом лучшем смысле пахучее. Печка долго просыпалась, чтобы на время перестать быть частью интерьера, а наоборот, стать жизненно необходимым органом, без которого дом остыл бы и потерял жилой дух. Камни её не сразу вспомнили своё предназначение, не сразу мне удалось разжечь уверенный огонь, не сразу загудела в трубе упругая тяга, но всё же поленья принялись, и наполнилась комната приятным треском и гулом, и пошло от печки настоящее тепло. Топил часа два. Нагрелась родимая за это время так, что было не притронуться. И вот уже наступил вечер следующего дня, и отопление работает, а печка до сих пор не остыла. И теперь это ещё не до конца утраченное тепло даёт спокойствие и уверенность в том, что случись что – не пропадём.

Погода вчера была ужасная! Весь день накрапывал, а то и лил холодный, мелкий дождь, иногда смешанный с водянистыми снежинками. Сегодня же с самого утра небо оказалось голубым-голубым, с быстрыми, рваными облаками и невероятно ярким солнцем. Ветер порывистый и студёный, но какой-то бодрый. Когда он затихал, становилось тепло. Часа в два дня в тени было почти +8°С. Вчерашний ветер и дождь посрывали со старой яблони под окном оставшиеся яблоки. Висит пока только одно, последнее. Странно, что удержалось оно на самой верхней ветке. Яблоко большое, граммов двести пятьдесят, не меньше. Оно, правда, уже и потемнело, и сморщилось, и поклевали его все кому не лень. Но висит, держится. И пока висит оно, плодоносная осень, по крайней мере в моём дворе, не закончилась. Весь день подходил и заглядывал в окно, а то и выходил на воздух, поинтересоваться, висит там последний дар уходящей осени или же сдался. Завтра утром первым делом проверю.

Дом, печка, последнее яблоко снимают усталость, успокаивают, заглушают шум в голове.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гришковец Евгений. Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия