Одри Хепбёрн

Пока Одри противопоставляла раздражительности Богарта своё безразличие, его озлобленность переросла в открытую враждебность. Он начал передразнивать её голосок. Вмешался Билли Уайлдер, и Богарт направил свою агрессивность на него, подражая сильному немецкому акценту режиссёра и даже требуя «перевода на английский». В отличие от Одри Уайлдер не смолчал. Повернувшись к Богарту, он пролаял: «Смотрю я на тебя, Боги, и под мнимым мерзавцем вижу настоящего». Напряжение усилилось. Одри заметила, что Богарт требовал подавать ему на подносе стакан виски ровно в пять часов. Попивая его мелкими глотками между дублями, он становился ещё более неуступчивым. Иногда Одри от обиды путалась в своих репликах. Тогда радость Богарта была написана у него на лице: вот вам английская дилетанточка с раздутой репутацией. Каждый день после съёмок Уайлдер обычно приглашал Одри, Уильяма Холдена и сценариста Лемана к себе в офис, чтобы пропустить по стаканчику, — но только не Богарта. Чувствуя, что его задвигают в сторону, и не преуспев в попытках разозлить Одри, тот направил стрелы своей иронии на Холдена и стал называть его «улыбчивым Джимом», намекая на его миловидную внешность и подразумевая, что тот в большей степени дамский кумир, чем настоящий мужчина.

Голливудское крещение оказалось для Одри суровым! Тем более что Хамфри Богарт, решительно не желавший вести себя как джентльмен, вскоре начал высмеивать её в прессе, говоря, что у неё нет ни капельки таланта, а на съёмках от неё можно добиться чего-то путного лишь после добрых шести десятков дублей. Конечно же, это было неправдой! Богарт считал Одри легковесной, одержимой желанием отличиться, но не имеющей для этого таланта. И он, не стесняясь, высказывал это мнение вслух, делясь своей глубокой антипатией с каждым встречным и поперечным.

По счастью, был ещё Уильям Холден, который утешал её, как мог. Между ними вскоре завязался роман. В свои 34 года Холден был бабником и сердцеедом... Прозванный «золотым мальчиком», он обладал самоуверенностью мужчины, почти никогда не встречавшего отказа. С годами он только хорошел, и то же относится к его актёрской игре. К тому моменту, когда Холден лишится лавров Казановы, то есть в начале шестидесятых годов, Билли Уайлдер пригласит его в «Бульвар Сансет» и «Лагерь для военнопленных № 17»[29], который принесёт ему «Оскара», и он будет и дальше прекрасно играть до самой смерти в 1981 году, в частности в «Дикой банде» и «Телесети».

Под конец жизни он спился и умер оттого, что упал пьяный и раскроил себе череп, в 63 года. Но когда он влюбился в Одри, его пристрастие к выпивке ещё не представляло зримой опасности. Не считал он помехой и свой брак с актрисой Ардис Анкерсон Гейнс (во время своей короткой кинокарьеры известной под именем Бренда Маршалл). «У Одри и Холдена началась любовь на съёмках “Сабрины”, — вспоминал Эрнест Леман. — Незаметный роман sotto voce[30], но вполне определённый. Это нас удивило. Все думали, что знают Одри». Однажды Леман зашёл в вагончик одной из звёзд (он уже не помнил, в чей именно), и у него «не осталось никаких сомнений по поводу характера их отношений». Актёр Джон Мак-Каллум, который знал Одри ещё с её лондонского дебюта, уверял: «Когда она и Холден оказывались на съёмочной площадке лицом к лицу, они встречались глазами и уже не отводили их друг от друга. Случилось что-то волшебное, и никто не мог этому помешать. Притягательное очарование Одри в основном рождалось из её взгляда. Это была основа её сексапильности. Возможно, так часто бывает, но в большинстве случаев этого не замечаешь, потому что мало у кого такие глаза, как у Одри. В кино взятые крупным планом глаза привлекательной женщины бесконечно более сексуальны, чем крупный план обнажённой груди. Иногда говорят, что мужчины занимаются любовью с лицом женщин, и в случае Одри это была чистая правда. Я думаю, что Уильям Холден погиб в ту секунду, когда заглянул в её глаза».

Обычно Уильям Холден начинал свои лав стори с небрежным видом человека, чиркающего спичкой. Он сделал себе вазэктомию[31] и, как многие мужчины в такой ситуации, чтобы заглушить страх перед половой несостоятельностью, ввязывался во всё более рискованные истории. Он даже приводил Одри к себе ужинать. Жена Холдена как будто смирилась с его эскападами, но Одри весь ужин чувствовала себя виноватой. Несколько лет спустя Холден вспоминал в автобиографии: «Иногда ночью я брал с собой переносной проигрыватель, и мы уезжали на машине в поле, на лужайку. Слушали музыку к балетам... Одри танцевала для меня в лунном свете. Это были волшебные моменты».