Одри Хепбёрн

С самого начала Одри установила распорядок жизни, похожий на английский. Первыми её гостями стали Сесил Битон и Джордж Кьюкор. Подали чай «Эрл Грей», тосты с тонким слоем масла и рулет с вареньем, который Одри могла себе позволить, несмотря на диету. Битон внимательно рассматривал актрису, для которой должен был сделать костюмы. Он встревожился из-за того, «до какой степени худой она выглядела». Он не знал о её приступах анорексии, поскольку не упоминает о них в своих пухлых личных дневниках. Но, несмотря на худобу, бледненькое личико Одри светилось жизнелюбием. «Просто феномен, — отмечал Сесил Битон. — Рот, улыбка, зубы — всё обворожительно. Чудесное выражение глаз, и все прочие качества попирают привычные каноны красоты».

Джордж Кьюкор оказался более проницательным и постиг характер Одри. В самых первых сценах фильма, где она предстаёт юной хабалкой без комплексов, он пожелал, чтобы она выглядела скорее забавно, чем шикарно. «Примирить эти противоречия было нелегко», — писал Сесил Битон. На самом деле отношения между ними стали натянутыми и вскоре обострились, несмотря на временное перемирие, установившееся после вмешательства Джека Уорнера. Они столкнулись из-за Одри, каждый заявлял о своём приоритете и «праве собственности» на неё: Битон — как давний поклонник, доверенное лицо, фотограф и художник по костюмам, Кьюкор — как режиссёр, ревнующий ко всем. Во время съёмок Одри тратила драгоценные силы на то, чтобы попытаться восстановить мир между двумя своими наставниками.

В самую первую встречу Одри спросила Кьюкора: «Вы будете использовать в фильме мой голос?» «Да, — ответил тот, — если вы сможете исполнить песни удовлетворительно». Никакого конкретного обещания. Одри это встревожило. Речь шла не только о финансовых потерях, которые она могла понести, но о чувстве, которое преследовало её всегда: работа выполнена халтурно, если её должен дублировать кто-то другой. В этом случае правы будут те, кто думает, что она украла роль у Джули Эндрюс. Она с жаром принялась за запись песен. Однако Рекс Харрисон отказался записывать свои песни до съёмок, что ещё более усложнило задачу Одри. Хотя он никогда сверх меры не заботился о том, как сказываются его запросы на работе других людей, в данном случае его объяснения не вполне эгоистичны, поскольку основывались на следующих соображениях: «Я играю песни, а не просто их пою. И если записать их заранее, я не смогу перед камерой подладиться под фонограмму». Одри пришлось исполнять самые сложные номера с надеждой лишь на то, что впоследствии их можно будет записать заново, если её вокальные данные окажутся не на высоте.

Конечно, она уже пела на сцене в других фильмах, но в «Моей прекрасной леди» ей пришлось иметь дело с пуристом[45] Аланом Джеем Лернером, который написал музыку к этому спектаклю вместе с Фрицем Лоу. Последний до конца боролся за Джули Эндрюс, поскольку, прекрасно понимая экономические побудительные причины Джека Уорнера, был убеждён, что успех фильма будет поставлен под угрозу, если доверить роль Элизы самой что ни на есть узнаваемой звезде, но не настоящей певице. Он поджидал Одри на повороте, «как пристрастный судья», опасалась она.

И когда звезда оказалась лицом к лицу с Андре Превеном, дирижировавшим оркестром из пятидесяти музыкантов, все эти страхи тяжким бременем легли на её плечи. Хотя Одри расширила свой диапазон на пять нот и, по словам Превена, «казалась счастливой и уверенной», дирижёр после писал: «По части музыки работа над “Моей прекрасной леди” была долгой и изнурительной. Одной из главных проблем было то, что Одри Хепбёрн не могла петь своим голосом. Она, бесспорно, была прекраснейшим созданием, какое только можно себе представить, к тому же совершенно очаровательной актрисой, но её голос, в особенности когда его подвергали безжалостному испытанию микрофоном “Синемаскоп”, был слишком слаб... Вот почему на помощь призвали Марии Никсон — превосходную дублёршу с богатым опытом».

Одри была окончательно убита, когда узнала, что из предосторожности все песни были записаны также Марни Никсон — профессиональной оперной и эстрадной певицей, которая пела за Дебору Керр в фильме «Король и я». Решение о том, какую запись использовать, — Марни Никсон или Одри (или смикшировать обе, вставив голос Марни там, где Одри не вытягивала ноты), оставалось непринятым, пока не был отснят весь материал. До конца съёмок никто не хотел давать окончательный ответ: если Одри заранее расстроится, это не принесёт ничего хорошего. Но она всё-таки расстроилась, поскольку чувствовала, что её роль не принадлежит ей одной, однако не показывала виду.