Одураченные случайностью

Карлос процветал как трейдер-экономист, поскольку имел обширные связи во многих латиноамериканских странах и точно знал, чем они богаты. Он покупал облигации, которые находил привлекательными, или потому что получал хорошую ставку процента или полагал, что спрос на них вырастет в будущем, что отразится в цене. Было бы ошибкой называть его трейдером. Трейдер покупает и продает. Он может продавать то, чего не имеет, и выкупать позже, в надежде сделать прибыль на снижении («короткая продажа»). Карлос только покупал ― и покупал много. Он полагал, что получает хорошую премию за риск, продолжая держать эти облигации, потому что экономический смысл был в предоставлении займа развивающимся странам. Короткая продажа, по его мнению, не имела никакого экономического смысла.

В банке Карлос занимал должность референта по развивающимся рынкам. Он мог выдать значения самых последних экономических показателей в одно мгновенье. Его ценили и он часто обедал с председателем правления. По его мнению, торговля была не более чем экономикой, что хорошо работало на его имидж. Получая продвижение по службе за продвижением, он стал главным трейдером банка по развивающимся рынкам. Начиная с 1995 года, Карлос работал в своей новой функции по экспоненте, устойчиво получая дополнительный капитал. Банк ассигновал большую часть фондов в его распоряжение настолько быстро, что Карлос был неспособен к использованию новых лимитов риска.

Хорошие годы

Причина быстрой карьеры Карлоса была не только в том, что он купил облигации развивающегося рынка, и их стоимость повысилась. Главным образом, вследствие того, что он также покупал на падениях, аккумулируя активы, когда цены падали. 1997 год был бы для него плохим годом, если бы он не добавил бумаг к своей позиции во время октябрьского падения, которое сопровождало ложное крушение рынка акций в тот момент. Преодоление этих маленьких разворотов судьбы дало ему чувство непогрешимости. Он не мог делать ошибок, веря в свою экономическую интуицию, помогающую обеспечивать нужные решения для торговли. После падения цен на рынке он проверял фундаментальные параметры и, если они оставались в норме, покупал большее количество ценных бумаг и зарабатывал с восстановлением рынка. Оглядываясь назад, на рынок облигаций развивающихся рынков, между тем временем, как Карлос начал на них работать и его последней премией в декабре 1997 года, можно видеть восходящую линию со случайными выбросами, типа мексиканской девальвации 1995 года, сопровождаемых продолжением повышения. Можно также увидеть некоторые случайные падения, которые, как оказалось, были «превосходными возможностями для покупки».

Лето 1998 уничтожило Карлоса, ― последнее падение не перешло в повышение. Его отчет о сделках сегодня включает только один плохой квартал, но этого было достаточно. Он заработал около 80 миллионов за предыдущие годы и потерял 300 всего за одно лето. Что же случилось? Когда в июне рынок начал опускаться, его дружественные источники информировали, что распродажа была просто результатом «ликвидации» позиций Нью-джерскийским хеджевым фондом, управляемым бывшим профессором из Вартона. Этот фонд специализировался на закладных ценных бумагах и только что получил инструкции полностью распродать свои активы. Активы включали некоторые российские облигации, главным образом потому что доходные боровы, так называются такие бумаги, участвуют в создании «диверсифицированного» портфеля высокодоходных ценных бумаг.

Когда рынок начал падать, он прикупил больше российских облигаций, в среднем по 52$. Отличительная черта Карлоса ― это усреднение. Проблемы, он считал, не имели никакого отношения к России, и он не был каким-то нью-джерскийским фондом, управляемым неким безумным ученым, который собирался решать судьбу России. «Читайте по моим губам: это ― ли-кви-да-ция!» ― вопил он тем, кто подвергал сомнению его покупки.

К концу июня его торговый доход за 1998 год понизился с 60 миллионов до 20, что его очень рассердило. Но он посчитал, что, если рынок повысится назад к пред-нью-джерскийской распродаже, он будет стоить 100 миллионов. Это неизбежно, утверждал он, такие облигации никогда не стоили ниже 48$. Он рисковал немногим, чтобы, возможно, сделать очень много.