Одушевленный ландшафт

Использование ландшафта в психологических практиках. Реальное или воображаемое взаимодействие с ландшафтом и отдельными ландшафтными объектами давно и, на наш взгляд, достаточно эффективно используется в различных терапевтических практиках. В нашей более ранней работе содержится далеко не полный, но вполне достаточный обзор таких практик [Березин, Исаев 2009]. Направленное фантазирование (Р. Дезолье), направленное аффективное воображение (Х. Лейнер), творческие путешествия и терапия творческим общением с природой (М. Е. Бурно), ландшафтная аналитика (С. В. Березин, Д. С. Исаев), ландшафтная аналитика с собаками (Ю.В. Конопельцева), ландшафтная арт-терапия (А. И. Копытин) – все это примеры психотерапевтических методов, построенных на разных методологических основаниях и в той или иной форме использующих разнообразные феномены, возникающие в системе отношений «человек – ландшафт». С помощью различных методов (тесты, беседа, интервью, анализ дневниковых записей, шкалирование и др.) исследователи обоснованно доказали эффективность психотерапевтических методов работы в системе «человек – ландшафт». С тем, что «это хорошо работает», более-менее ясно. Неясность сохраняется в том, как это работает? К слову, вместе с добротными описаниями психотехник появляются респектабельные работы, содержащие теоретико-методологические обоснования методов и техник работы в системе «человек – ландшафт». Примером таких работ может быть исследование А. С. Белорусца и Ю. В. Конопельцевой [Белорусец, Конопельцева 2017].

Субъектификация ландшафта. Проецирование субъективного содержания коллективного и индивидуального опыта на ландшафт и его элементы наполняет их субъективностью, они начинают восприниматься как наделенные чувствами, намерениями, способностью реагировать. Психологическое содержание, проецируемое человеком на ландшафт и его объекты, как бы отчуждается от самого человека и начинает восприниматься им как проявление собственной субъективности ландшафта.

«Унылый лес…» – говорит человек, находясь в лесу поздней осенью. Ни звуков птиц, ни приятной прохлады в знойный летний день, ни буйства красок сентября – тишина в серо-коричневых пастельных тонах. Человек переживает уныние, но вместо того, чтобы сказать: «Я переживаю уныние», человек говорит: «Унылый лес». Таким образом, человек проецирует свое состояние на лес, приписывает ему свое уныние и начинает воспринимать лес как лес, переживающий уныние. Собственное уныние отчуждается от субъекта и начинает восприниматься им как состояние леса.

Процессы субъектификации ландшафта метафорически можно сравнить с разговором человека с эхом – услышав его, мы восторженно восклицаем: «Оно мне ответило!» Эхо нередко воспринимается как нечто живое, пусть и невидимое, но обладающее собственной активностью. Воспринимаемый нами сквозь призму собственных проекций и ожиданий ландшафт и/или его отдельный элемент наполняются нашей субъективностью и становятся для нас нашим альтер-эго, не идентифицируемым как таковое. Диалог человека с самим собой, где собеседник – мое другое «Я», с высокой вероятностью принимает форму берновских игр. Этого не происходит, если мое другое «Я» воплощено в ландшафтном объекте. Отраженный поверхностью Луны солнечный свет воспринимается как ее собственный, но, будучи отраженным, он приобретает иные свойства. Так и с ландшафтом: все, что мы проецируем на ландшафт, – это наше собственное содержание, но, будучи «отраженным», это содержание приобретает иные свойства.

Целый веер фантазий и эмоциональных комплексов проецируется на природные объекты, «оживляя» их. Особенно заметны процессы субъектификации в контакте человека с теми объектами, которые использовались в практике инициаций и шаманских посвящений, которые сакрализовались еще во времена глубокой архаики и как важная часть вошли в структуру мифов, ритуалов и сказок. Это означает, что процессы субъектификации ландшафта могут быть рассмотрены не только в связи с проецированием индивидуального субъективного опыта, но и в связи с проецированием коллективного опыта. В этом случае переживания «субъектности» ландшафта усиливаются тем, что подавляющее большинство людей крайне плохо дифференцируют собственный опыт и опыт коллективный: проецируя на ландшафт и/или его объекты какое-либо содержание, мы плохо распознаем в этом содержании коллективный опыт, который зачастую воспринимается как относящийся к самому ландшафту, а не к человеку.

В связи с этим нам представляются заслуживающими интерес работы В. И. Панова, который обосновывает идею «целостного представления системы «индивид – среда» как единого, совокупного «субъекта», реализующего в своем становлении самоосуществление общеприродных закономерностей становления форм материального бытия» [Панов 1999].