Одушевленный ландшафт

Актуализирующее воздействие ландшафта. В различных видах искусства и жанрах народного творчества ландшафт и отдельные элементы ландшафта присутствуют не только как эмоционально насыщенный и выразительный фон, позволяющий передать состояния и смыслы действий героя, но и как нечто, побуждающее и направляющее его мысли, чувства и поведение.

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги

[Бродский 1990, с. 97]

Лирический герой поэтического произведения созерцает окружающий его ландшафт, прогнозирует его сезонные изменения, погружается в эмоциональные переживания, вызванные видами природы и собственными мыслями. И в следующий момент к нему приходит озарение:

Дева тешит до известного предела —
Дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
Ни объятье невозможно, ни измена!

[Бродский 1990, с. 97]

Со мной можно не согласиться, но восклицательный знак, поставленный автором в конце четверостишия, на мой взгляд, маркирует именно озарение героя: прекрасное вне тела, которое невозможно объять и в отношениях с которым невозможна измена, гораздо радостней, чем телесно ограниченные утехи, «предоставляемые» девой. Заметим, что в восприятии героем ландшафта отсутствуют процессы субъектификации – состояние героя переживается им как его собственное и не проецируется на ландшафт. В данном случае созерцание ландшафта и вызванные им переживания перемещают в фокус сознания героя материал, который находился на периферии сознания, актуализируют его. Скорее всего, когда мы говорим о субъетификации ландшафта и его актуализирующем воздействии, речь идет о разных феноменах.

Анализируя и обобщая результаты наблюдений в процессе психологических путешествий (ландшафтная аналитика), мы видим, что некоторые элементы ландшафта и ландшафтные объекты обладают по отношению к современному человеку потенциалом актуализирующих воздействий. Контакт с такими ландшафтными объектами обращает внимание человека на те стороны его существования, которые в условиях повседневности «зашумлены» социальной и бытовой активностью и находятся на периферии сознания. В потоке повседневности в таких столь разных событиях обыденной жизни, как развод, выход на пенсию, увольнение, уход детей из семьи, расставание с любимым человеком, переезд в другую местность, очень сложно увидеть то общее, что присутствует в связанных с ними переживаниях, – страх перед абсолютной непредсказуемостью существования, за спиной которого маячит страх смерти. Как пишет И. Ялом, «факт смерти разрушает нас, идея смерти может нас спасти» [Ялом 2008, с. 320]. Вытесняя из сознания неизбежность собственной смерти, человек вытесняет и идею смерти, осознание и принятие которой означало бы большую ответственность за каждое мгновение жизни.

Пещера воплощает в себе идею смерти непосредственно. Стоя в устье пещеры, человек оказывается не только на границе света и тьмы, земного и подземного мира, но и на границе между жизнью, которую можно наблюдать вокруг, и смертью, скрытой в мраке, холоде и сырости пещеры. Контакт с пещерой, обеспечиваемый различными сенсорными модальностями, актуализирует у человека переживания, которые, по мнению И. Ялома, являются «наиболее действенным пограничным опытом». Нередко в таких переживаниях человеку открываются новые смыслы его жизни.

Ручей также непосредственно воплощает в себе идею жизни. В этом легко убедиться, если предложить участникам путешествия без всякой цензуры и оценки называть ассоциации, возникающие у них на берегу ручья. Нетрудно догадаться, с чем ассоциируется у участников путешествия движение к устью ручья или его истоку. Заметим, что при возможности свободного выбора участники выбирают направление движения в зависимости от их экзистенциальной ситуации.

Мощным актуализирующим потенциалом обладают ландшафтные объекты, которые включены в структуру ритуала, мифа, часто предстают в сновидениях, упоминаются в религиозных текстах, легендах, сказках, использовались в практике инициаций, то есть те объекты, которые живут в культуре. На наш взгляд, это объясняется структурным сходством (если не тождеством!) глубинных кодов культуры и человеческого сознания [Агранович, Березин 2005]. Ландшафт и его компоненты были исходной данностью, которая в процессе возникновения и развития человеческого сознания мифологизировалась и семантизировалась, обретала свое бытование в культуре, а значит, и свое место в культурно обусловленном сознании человека.