Офелия и янтарные хроники

Кстати, после встречи с крысиным вором, которого, как я успела выяснить, звали Леандр, я обнаружила дядю Жака позавчера утром в подвале дома, где он складывал покупки в огромную кладовку. Чулан был забит консервами и банками с маринованными овощами и вареньем, как будто родственники готовились к ядерной катастрофе. Впрочем, учитывая их возраст, они уже не раз переживали трудные времена и делали запасы по привычке.

В отеле было много и другого интересного. Например, комнаты. Если предположить, что в некоторых из них были двуспальные кровати, то в «Отеле Пендулетт» могло разместиться человек пятьдесят гостей. Однако большинство комнат пустовало. Дядя Жак занимал одну из больших комнат на втором этаже, тётя Бланш превратила несколько маленьких комнат на моём этаже в подобие квартиры, а Пиппа жила в люксе под крышей, где всегда витали ароматы ладана и французского энергетического напитка. Кроме этого, обитаемыми были только номера 32 и 7, причём крысиный вор, очевидно, почти не выходил за дверь. От Греты не осталось и следа.

Однажды я набрела на уютную маленькую гостиную на четвёртом этаже, где и решила устроиться поудобнее сегодня днём. Я уговорила маму пообщаться по видеочату и уже опаздывала к назначенному времени, когда наконец свернула за угол, подходя к гостиной. В последний момент я увидела, что там уже находились Пиппа и тётя Бланш, которые обсуждали что-то на повышенных тонах…

– Какое невежество! Всегда ты такая! Если чего-то не видишь, не значит, что это не правда! – воскликнула Пиппа и скрестила руки на груди. – Ты никогда мне не доверяла. Ты вообще никогда никому не доверяешь.

Тётя Бланш, вероятно, хотела ответить что-то столь же очаровательное, но, заметив меня у двери, натянуто улыбнулась.

– Офелия, дорогая! Присядь, отдохни. Мне всё равно пора работать.

Она встала и предложила мне сесть в одно из двух кресел рядом с изразцовой печью.

Я нерешительно опустилась в него, пока тётя Бланш делала вид, что вовсе не собирается взрываться от ярости, а Пиппа устремила на меня пустой взгляд.

– Не говори девочке глупостей, – предупредила её тётя Бланш и поспешила прочь, шелестя платьем из переливчатой тафты.

Я посмотрела на ногти Пиппы, украшенные сегодня ярким лаком с блёстками, и на её губы, накрашенные чёрным и синим.

– Если ты действительно моя прапрабабушка, то почему так молодо выглядишь? – наконец спросила я о том, что хотела узнать с самого приезда, но не решалась спросить. Честно говоря, я просто боялась, что ответ может разрушить моё и без того шаткое ощущение мира. Тем временем старенький ноутбук на моих коленях гудел, загружаясь.

Пиппа, сидя в кресле с другой стороны от печки, смотрела, казалось, сквозь меня. Её брови, выщипанные тонкими полумесяцами, медленно поползли вверх по лбу, рот открылся в беззвучном «О». Похоже, пришло время для её странного «сеанса»?

– М… мадам… Розе́? – заикаясь, пролепетала я. Вид у Пиппы был по-настоящему жуткий.

Она моргнула, её голос прозвучал как будто издалека.

– Я выгляжу так молодо, – пробормотала она, – потому что большую часть жизни провела там, где время над нами не властно, Офелия.

Пиппа размеренно покачивалась, её зрачки сузились, как будто она сосредоточила взгляд на чём-то невидимом и неизвестном.

Внезапно она откинулась на спинку кресла и снова моргнула. Потом с хрипом и громким присвистом вдохнула и снова стала собой.

Она прочистила горло.

– Так вот, большинство наших в основном живут там, в Италии, – продолжила она, как будто мы уже давно болтали о том о сём. – Но несколько десятков лет тому назад Жак и Бланш решили переехать сюда, в Париж. Я присоединилась к ним совсем недавно. С тех пор мы стареем, хотя, к счастью, наши тела разрушаются медленно, потому что мы долго пробыли молодыми.

Я дёрнула себя за косу. Вообразить место, где люди не стареют, было выше моих сил.

– Как это? – пискнула я. – И почему? Почему вы уехали оттуда?

– Янтарный дворец прекрасен. Но жить собственной жизнью тоже приятно, и, в общем, мы нужны здесь.

– Для чего?

– Вневременны́е обязаны следить за течениями времени по всему миру, – сказал дядя Жак прямо за моей спиной, и я вздрогнула. Я и не заметила, как он вошёл в комнату. – Мы не можем рассиживаться в роскошной штаб-квартире, кто-то должен присматривать за миром и за пределами Рима. Как у тебя дела, Офелия? Хочешь попробовать ещё раз?

Я взглянула на свои наручные часы. Дома, в Берлине, минут двадцать назад мама отвезла Ларса на урок фортепиано. Если я хотела поговорить с ней, надо было делать это сейчас.

– Так как, Офелия? – снова спросил дядя Жак.

На экране компьютера высветилась мамина фотография (она уже несколько лет коротко стригла свои светлые волосы, носила новую причёску в честь её новой жизни с Марком и Ларсом), но подключиться к интернету не получалось. Я вздохнула. Связь в этом доме работала, прямо скажем, плохо. Я медленно переводила взгляд с экрана на дядю Жака и обратно. Какое-то время я ещё раздумывала, а потом закрыла ноутбук и решила попробовать ещё раз позже.

Дядя Жак улыбнулся.

– Замечательно, – сказал он и вышел из гостиной.