Офирский скворец (сборник)

– Правильно мыслите, но не совсем… Тут ко мне недавно отец Дионисий, из соседнего храма, на лодке приезжал. По просьбе моих же родных – убеждал смириться.

– Не убедил?

– Рассказал я отцу Дионисию одну историю, по поводу «верки» с легендой, так он быстренько – на весла и был таков. Только брызги над кормой засверкали!

– «Верка» – это вербовка?

– Ну.

– Что за история такая?

– Про игровые автоматы.

– Помогали прокурорам крышевать игорные залы в военных городках?

– Шутку оценил. Только здесь – пальцем в небо. Просто в свободное время игру исследовал. А для исследований – трех шпанюков в автоматы засадил. Один из них, правда, чуть не задохся, но дело свое и он, и двое других сделали. Кое-что новое про механику выигрышей внутри автоматов высмотрели. Заодно и систему отладили, так что внакладе не остались…

Туман, вроде рассеявшийся, возвратился, лег плотней.

Мысли твои тоже затуманились. Юстициарий это сразу почувствовал:

– Ладно. Идемте поближе к шалашу. Покажу вам отлаженный автомат. Я и здесь исследований не прекращаю.

– И тут есть кого в автомат запихнуть?

– Сейчас не надо запихивать. По другому руслу исследования пошли. Я ведь теперь – городской островитянин, новую островную философию в игре ищу!

В глубине острова мерцают огоньки, курятся крохотные зеленые смерчи, еле слышно щелкают рычажки, сыплются мелкими порциями монеты. Автомат чистенький, новенький, поигрывает лампочками и прямо-таки сияет от счастья…

– Откуда на Бобровом электричество?

– Так еще в конце 60-х из Южного порта провели, до сих пор пашет. Но я круглые сутки не жгу, энергию сберегаю!..

От попыток совместить свой внутренний текст с восклицаниями военюриста темнеет в глазах, сохнут губы, возобновляется гул в ушах. Нить разговора теряется, ты стоишь дурак дураком…

От гула и остолбенения избавляют не мысли, не туман, избавляет – имя-фамилия. Старшему юстициарию, видно, надоели автоматы, и он перекинулся на другое.

– …понимаете? Вратарь, и при том – Антипа! Здо́рово это сочетание меня тогда по ушам резануло. А он еще шутил: «Я, типа, Вратарь, я, типа, Антипа»! Но по порядку. Послали меня в командировку на Кольский полуостров по одному неприятному делу. С досадой им занимался. А потом Антипу Вратаря встретил. И все стало другим! Он – бывший подводник. Всю жизнь на Севере, – а лицо темное: то ли от загара, то ли – печеночник. По службе никаких косяков за ним – это я узнал позже – не числилось… Ладно, айда в шалаш, там поболтаем.

Перед шалашом табличка:

«Осторожно! Zluken собакен und zluken сукен».

В шалаше, на распялке – еще один синенький, без пылинки, военно-прокурорский мундир.

– Два года назад заказал, а носить не пришлось, – низкорослый юстициарий быстро, по-собачьи почесал носом под мышками. При этом лицо его, скуластое, подростковое, с каштановыми бровями и такими же ресницами, стало внезапно плаксивым.

– А сюда мундир зачем приволокли? Ужей пугать?

– Ужей тут нет. Одни бобры. А вы… Как же не понимаете? Без мундира – нет закона. Тут безлюдье, но и тут закон нужен. Где мундир – там и закон! При этом мундир – все тот же актерский костюм. В каком костюме на сцену выйдешь – такую роль в жизни и сыграешь. Но я не про мундир – про Антипу Вратаря доскажу лучше…

Место это на Коле, близ Мончегорска, военный юрист приметил сразу. Вышел за город продышаться, а место – тут как тут! Среди остро ранящих камней, одно такое и было. Вокруг обожженные ветром скалы, ледяные остовы сгоревших деревьев, а в расчищенном месте, близ пещеры – тепло, затишно.

В пещере ночник на диодах. В мертвенном свете ночника – человек.

Военюрист человек подмосковный. Моряк – человек Севера. Что между ними общего? Да, в общем, ничего. Только неуемное желание, рассказать свой мир другому. Только неусыпная воля: через простенькую историю сотворить собственную вселенную воды, камней…

Подводник говорил первым.

Обрисовал жизнь с нескольких сторон, рассказал про начинающийся в этих местах хребет под названием Волчьи тундры и про мертвую техногенную пустошь, близ Мончегорска раскинувшуюся: с голыми коленками ив, с кривыми обрубками сосен. Еще – про бурых медведей, повадившихся грабить продуктовые палатки, густо натыканные по краям города.

Но вскоре моряк заговорил об ином.

Побежали картинки, поплыло их звуковое сопровождение.

Вот проводят подводную лодку через узкий Кольский залив, – звук бурлящей воды, прощальная сирена. Потом сразу звон и свист, здесь, на Коле, в незапамятные времена прорубленного тоннеля, который, по словам Антипы, вел не куда-нибудь: в саму Гиперборею.

Ледяная речь, надорванное серьгой крылышко ноздри, скорбное печеночное лицо моряка, и где-то глубоко внизу, сказочно цветущая Гиперборея! Все это было трудно увязать, осмыслить…

Время от времени Антипа покалывал крылышко ноздри острым черным ногтем. Это наводило юстициария на размышления. Однако сильней всего его притянули не корабли, даже не Гиперборея. Затаив дыхание, слушал военюрист про другое: