Офисные крысы

— Вообще-то, я здесь только из-за своего отца, — говорит она извиняющимся тоном.

Я хочу сказать, что я здесь только потому, что у меня тут свидание, но вместо этого говорю:

— Я так и подумал.

— Ты один?

Я чувствую, что под ее взглядом моя кожа становится прозрачной, как у методической куклы для занятий по анатомии, и теперь на просвет видны все мои внутренние органы, кости, мышцы и сосуды.

— Нет, я не один. (Ее взгляд застывает на моих легких.)

— А ты? Ты сегодня «кавалер без дамы»?

— Нет. Я с Тоддом, новичком. (Теперь она смотрит на мои гланды.)

— Ох, он нравится тебе?

— Он немного тормозной, но я не хотела приходить одна, ты понимаешь?

— Да, конечно, я тебя понимаю.

Три худые, как швабры, женщины: одна в золотом платье из ламе, другая в брючном костюме с блестками, а третья в светло-голубом «черт-его-знает-в-чем», — проходят мимо, и свет люстр рикошетит от них и от зеркал, ослепляя меня на короткий миг. Айви «проверяет» мои поджелудочную и печень.

— Ты ладишь с Лесли? — спрашивает она меня без тени горечи в голосе.

— Приходится, — отвечаю я, пожимая плечами.

Остаток вечера я провожу, избегая встреч с Айви и Лесли, хотя стараюсь держать их обеих в поле зрения: Лесли — потому что опасаюсь того, что она может немного перебрать джина; Айви — потому что опасаюсь, что она может немного перебрать с «весельем». Триша Ламберт бросает на меня неприязненные взгляды (и это человек, которому я ни разу не сделал ничего дурного, за исключением того, что знал ее мужа еще в те времена, когда он был никем, как я сейчас). Я увлекаю в сторону Тодда и болтаю с ним минут десять только для того, чтобы с разочарованием выяснить, что, несмотря на некоторую неуклюжесть и немного снобистский для его лет характер, он в целом неплохой малый. Однако мне совершенно не нравятся его очки — маленькие, овальные и совсем не стильные, носки у него безобразные и не подходят к туфлям, у него нечистая кожа, а его голос действует мне на нервы, и… и… и мне просто хочется взять один из тысячедолларовых стульев и сломать его о голову парня, а потом схватить Айви за руку и сбежать с ней с этой ужасной вечеринки.

— Ты знаком с Хэмишем? — спрашивает меня Триша Ламберт, когда я каким-то образом оказываюсь в ее ближнем окружении, махнув ладонью в сторону игривого лысого британца в красном клетчатом пиджаке.

— Нет, не знаком.

Триша представляет меня ему и поспешно спасается бегством. У Хэмиша Кауртнола, арт-директора «Эго» в Великобритании, при ближайшем рассмотрении нос оказывается как печеная картофелина.

— И как там Нэн? — спрашиваю я, сам удивляясь, как фальшиво звучит мой голос.

Хэмиш рассказывает мне о том, какое счастье работать вместе с ней, в искренности чего я сильно сомневаюсь: он, вероятно, считает меня одним из ее друзей и поэтому расхваливает Нэн на все лады.

— Ты знаешь, — говорит Хэмиш, — мне кажется, я слышал о тебе.

— Нэн, возможно, и упоминала мое имя, но…

— Я думаю, что мы перепечатаем твою статью о Лейне Бэбкоке.

Но ту хвалебную статейку — самородок величиной с окурок — написал не я, а вездесущий Марк Ларкин.

— Правда? — спрашиваю я и крепко сжимаю большие пальцы в кулаках… их суставы щелкают так громко, что он слышит это сквозь шум голосов и музыку. — Не терпится это увидеть!

Почти сразу после одиннадцати Айви уходит, держа свое черное пальто в руках. Я испытываю облегчение оттого, что Тодд не сопровождает ее, и одновременно подавленность, потому что я также не могу проводить ее… затем я вижу, как уходит и Тодд на заплетающихся ногах.

— Ну как, ты хорошо провел время? — спрашивает меня Лесли.

Стоит тихая беззвездная ночь, и мы едем в такси домой через парк.

— Не очень, честно говоря.

— Айви выглядела превосходно.

— Не спорю.

— Впрочем, она немного худовата.

Мы едем молча какое-то время, затем она интересуется:

— Ты познакомился с кем-нибудь?

— Да, кое с кем.

— Важные среди них были?

— Да, несколько персон.

Она довольно улыбается, и я вижу в глубине ее рта два клыка.

Знакомства с важными людьми… в этом весь смысл, и она это хорошо знает.

Лесли открывает входную дверь в подъезд, стоя на три ступеньки выше меня. Ее стройные сверкающие сиреневые икры выглядят соблазнительно в слабом мерцании уличных фонарей.

— Можно мне подняться наверх? — спрашиваю я ее.

— Я выжата, как лимон.

— Точно?

— Просто будь хорошим мальчиком и отправляйся домой. — Она спускается на ступеньку ко мне, целует меня в нос и снова поднимается.

— Ты уверена в этом?

— Да. Совершенно уверена.

Она исчезает, и я с облегчением глубоко вздыхаю.

12

«Кафкианский» — еще одно из тех надуманных журнальных словечек и фраз типа «театр ужасов», «повод для торжества», а также «а также» и многих других. Моя статья о Лерое Уайте с самого начала была кафкианским испытанием. Прежде всего, чтобы получить «доступ к телу», мне пришлось месяцами ублажать представителя для связи с прессой и литературного агента Уайта. Когда они в конце концов согласились на публикацию статьи, мне пришлось заново убеждать Регину и остальных в том, что материал еще не «протух».