Офицер и шпион

– Глядя, как вы сейчас шли по саду, Пикар, я думал: вот он идет, этот блестящий молодой полковник с какой-нибудь новой проблемой, черт его раздери! И тогда я спросил себя: зачем мне в моем возрасте все эти треволнения? В такой день хорошо сидеть в загородном имении, играть с внуками, а не тратить время на разговоры с вами!

– Мы оба знаем, министр, что вы бы через пять минут умерли от скуки, сетуя на то, что мы в ваше отсутствие руководим страной.

Вижу согласное движение крупных плеч.

– Вы, вероятно, правы. Кто-то должен стоять во главе этого дурдома. – Министр поворачивается на каблуках и вразвалочку идет ко мне: у людей непривычных такое зрелище может вызвать тревогу – он похож на атакующего моржа. – Так-так, что там у вас? Вы волнуетесь. Садитесь, мой мальчик. Хотите выпить?

– Нет, спасибо. – Я сажусь на тот же стул, на котором сидел, описывая Мерсье и Буадефру церемонию разжалования. Бийо садится напротив и смотрит на меня пронзительным взглядом. Никакой он не старый хрыч – это все притворство: он умен и честолюбив, как человек в два раза моложе его. Я открываю папку с делом Благодетеля. – Боюсь, но мы, судя по всему, выявили немецкого шпиона в армии…

– Боже милостивый!

Я рассказываю ему про деятельность Эстерхази и о наблюдении, которое мы установили за ним. Я посвящаю Бийо в дело подробнее, чем Буадефра, в частности я рассказываю о встрече, которая происходит сейчас в Базеле, показываю ему «пти блю» и фотографии наблюдения. Но я не называю имени Дрейфуса, потому что знаю: стоит мне его назвать, как это перечеркнет все остальные усилия.

Бийо прерывает мой рассказ несколькими проницательными вопросами. Насколько достоверны эти материалы? Почему начальник Эстерхази не заметил никаких странностей в его поведении? Уверены ли мы, что он действует в одиночку? Министр все время возвращается к фотографии Эстерхази, выходящего из посольства.

– Может, попытаться сделать что-нибудь умное с этим мерзавцем? – наконец говорит он. – Запереть-то его просто, а вот что, если сливать через него ложную информацию в Берлин?

– Я думал об этом. Беда только в том, что немцы уже его подозревают. Вряд ли они будут проглатывать все, что он принесет, не проверяя по своим каналам. И конечно…

Бийо заканчивает за меня:

– И конечно, чтобы включить его в игру, мы должны гарантировать ему безопасность, тогда как единственное подходящее место для таких, как Эстерхази, за решеткой. Нет, вы хорошо поработали, полковник. – Министр закрывает папку, возвращая ее мне. – Продолжайте расследование, пока не наберете достаточно материалов, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

– Вы будете готовы предать его трибуналу?

– Безусловно! А какая есть альтернатива? Позволить ему выйти в отставку с сохранением половины содержания?

– Генерал Буадефр предпочел бы обойтись без скандала…

– Конечно. Мне тоже скандал ни к чему. Но если мы позволим ему выйти сухим из воды – вот тогда-то и будет настоящий скандал!

Я, удовлетворенный, возвращаюсь в свой кабинет. У меня есть одобрение двух самых влиятельных людей в армии, и я могу продолжать расследование. Гонз эффективно исключен из иерархической цепочки. Теперь мне остается только ждать новостей из Базеля.

День с его рутинной работой тянется неторопливо. На жаре канализация воняет сильнее обычного. Ловлю себя на том, что мне трудно сосредоточиться. В половине шестого я прошу капитана Жюнка заказать телефонный разговор с отелем «Швейцерхоф» на семь часов. В назначенное время я стою у аппарата в коридоре наверху, курю, а когда раздается звонок, хватаю трубку с рычага. Я знаю «Швейцерхоф» – большой современный отель, выходящий на городскую площадь, рассеченную трамвайными путями. Я называю портье псевдоним Лота и прошу позвать его к телефону. Следует долгая пауза – коридорный отправляется в номер Лота. По возвращении он сообщает, что названный господин недавно выехал, не оставив адреса пересылки. Я вешаю трубку, не зная, что и подумать. Возможно, они решили продолжить разговор и на следующий день, а в качестве меры предосторожности поменяли отель. Но может быть, все контакты закончились и они возвращаются в Париж. Я провожу на работе еще час в ожидании телеграммы, наконец решаю уйти.

Я был бы рад какому-нибудь обществу, чтобы отвлечься, но в августе в городе, похоже, никого не осталось. Комменжи заперли дом и уехали в свое загородное имение. Полин отдыхает в Биаррице с Филиппом и дочерями. Луи Леблуа уехал домой в Эльзас – у него тяжело заболел отец. Я страдаю от сильной дозы того, что джентльмены с улицы Лиль называют Weltschmerz[32]: я утратил вкус к жизни. В конце концов я ужинаю один в ресторане близ министерства и возвращаюсь в свою квартиру с намерением почитать новый роман Золя. Но его предмет – Римская католическая церковь – мне скучен[33]. К тому же в романе семьсот пятьдесят страниц. Я готов мириться с таким многословием у Толстого, но не у Золя. Я откладываю книгу задолго до конца.