Офицер и шпион

Драгунский капитан сидит, откинувшись на спинку стула, длинные ноги вытянуты, глаза закрыты. В этой светловолосой голове в минуту отдохновения есть что-то ангельское. Он определенно имеет успех у женщин, хотя у него, кажется, молодая жена, есть ли у него романы, думаю я. Уже собираюсь уходить, когда Лот вдруг открывает голубые глаза и видит меня. И в миг, когда сознание еще не включилось, а действуют эмоции, что-то мелькает в них, кроме удивления: это тревога.

– Извините, – говорю я. – Не хотел нарушать ваш покой. Вернусь, когда вы будете готовы.

– Нет-нет. – Лот, смутившись, вскакивает на ноги. – Извините, полковник, жара такая адская, а я весь день в кабинете…

– Не волнуйтесь, мой дорогой Лот, я точно знаю, чтó вы чувствуете. Образ жизни вовсе не солдатский – день за днем торчать в кабинете. Садитесь, пожалуйста. Я настаиваю. Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – Не дожидаясь ответа, я ставлю стул по другую сторону его стола. – Я вот подумал, не могли бы вы сделать кое-что для меня? – Пододвигаю к нему два письма. Мне нужны фотографии двух этих бумаг, но с закрытыми подписями и именем отправителя.

Лот смотрит на письма, потом переводит потрясенный взгляд на меня.

– Эстерхази!

– Да. Похоже, наш маленький шпион хочет стать крупным. Но, слава богу, – не сдерживаюсь я, – мы за ним присматриваем. Иначе кто знает, какой ущерб он мог бы принести.

– Вот уж точно, – кивает Лот и неловко ерзает на стуле. – Позвольте узнать, полковник, зачем вам нужны фотографии этих писем?

– Просто сделайте их для меня, капитан. – Я встаю, улыбаюсь ему. – Скажем так: четыре копии каждого завтра с утра? И давайте на сей раз сохраним это строго между нами.

Гриблен в своем архиве наверху, он только что вернулся из отпуска, хотя, глядя на него, этого не скажешь. Лицо бледное, под глазами за зеленым целлулоидным козырьком от яркого света темные мешки. Единственная его уступка летней жаре – закатанные до костлявых локтей рукава рубашки, из которых торчат руки, тонкие и белые, как щупальца. Когда я вхожу, он сидит, склонившись над каким-то документом, который мигом закрывает. Снимает козырек.

– Я не слышал, как вы поднимались по лестнице, полковник.

Я даю ему фотографию «бордеро».

– Пожалуй, это должно храниться у вас.

– Где вы ее нашли? – удивленно моргает он.

– Лежала в сейфе полковника Сандерра.

– Ах да, полковник этим очень гордился. – Гриблен восторженно смотрит на снимок, держа его в вытянутой руке. Проводит влажным языком по верхней губе, словно разглядывает порнографическую фотографию. – Сандерр мне говорил, что, если бы инструкции того не запрещали, он бы заказал для нее рамочку и повесил у себя на стене.

– Охотничий трофей?

– Именно так.

Гриблен отпирает нижний ящик стола и достает оттуда громадную связку ключей. Несет «бордеро» к старому огнестойкому шкафу, открывает его. Я оглядываюсь. Я здесь почти никогда не бываю. В центре кабинета стоят два больших стола, сдвинутых вместе. На поцарапанных, обтянутых кожей столешницах лежат с полдесятка папок, блокнот промокательной бумаги, подставка с резиновыми печатями, дырокол, несколько ручек, расставленных в идеальном порядке, стоит сильная электрическая лампа, медная чернильница. У стен – запертые шкафы, где хранятся тайны отдела. Висит карта Франции, показывающая департаменты[36]. Три узких окна забраны решетками, стекла покрыты пылью, карнизы в голубином помете, их воркование доносится сюда с крыши.

– Я вот что подумал… – словно невзначай начинаю я. – А оригинальная «бордеро» хранится у вас?

– Да, – не поворачиваясь, отвечает Гриблен.

– Я бы хотел ее посмотреть.

Он кидает на меня взгляд через плечо:

– А зачем?

– Любопытно, – пожимаю плечами я.

Поделать Гриблен ничего не может. Он отпирает другой ящик в шкафу и извлекает оттуда одну из своих папок, которые здесь повсюду. Открывает папку и с почтением извлекает изнутри «бордеро». Я ожидал увидеть совсем другое. Она почти ничего не весит. Бумага тонкая, как луковичная кожура, полупрозрачная, исписанная с обеих сторон, так что чернила с одной стороны проступают на другой. Самое существенное здесь – клейкая лента, соединяющая шесть клочков.

– По фотографии и не скажешь, что она имеет такой вид.

– Да, процесс был непростой. – Обычно строгий голос Гриблена смягчается, в нем слышится нотка профессиональной гордости. – Пришлось фотографировать обе стороны, потом ретушировать их, потом соединять и в конце концов фотографировать все заново. Поэтому выглядит так, будто все написано на одном листе.

– И сколько вы сделали копий?

– Двенадцать. Исходный вид требовалось скрыть, чтобы мы могли разослать копии по департаментам министерства.